Нежнее неба
Шрифт:
Дорогому другу – поэту Минаеву экспромт.
Мина его — Не Минаева Под дырку – стилизация. На нем – «убор Ноя» — Лежит в уборной – «Цивилизация» — На перегное Его зовут – «ин тел лигент». И тело сие – лежит. Перед входом к Славе. Перешагни поэт, – он на пути – момент — А там нас ждут и Пушкин и Державин [59] .59
РГАЛИ. Ф. 1336. Оп. 1. Ед. хр. 36. Л. 75 об.
Пророчество его не оправдалось: слава медлила. На последней странице «Прохлады» был опубликован список готовящихся к печати книг того же автора:
Вторая книга стихов.
Венок сонетов.
Экзотическая лирика.
Поэма о дне моего сорокалетия и о последующей моей героической жизни и смерти.
Из всех этих проектов ближе прочих подобралась к печатному станку «Экзотическая лирика». Произошло это благодаря напористости Е. Ф. Никитиной,
60
РГАЛИ. Ф. 341. Оп. 1. Ед. хр. 579.
15/Х 28 Указать из<дательст>во и цену».
Между тем, дни вольной печати стремительно клонились к закату – и книга остановилась в производстве, даже не уйдя в набор. Впрочем, смену общественной атмосферы Минаев тем временем мог ощутить и с другой стороны.
«Литературный особняк», с которым Минаев был органически связан с первых дней своей литературной биографии, к середине 1920-х годов ощутимо захирел, но около 1927 года обрел вдруг второе дыхание. Причины этого были чисто экономические: из-за ужесточения финансовой политики создать (выражаясь в сегодняшних терминах) новое юридическое лицо было мудрено, но расширить деятельность имеющегося – еще вполне возможно. На рубеже 1926–1927 годов группа предприимчивых граждан вошла в состав правления полуживого «Литературного особняка», – формально, вероятно, ради споспешествования отечественной словесности, а на самом деле – ради получения заветной бумаги:
«Свидетельство
Административным отделом М. С. разрешается гр. Правлению Коллектива поэтов и критиков «Литературный особняк» в лице отв. зав. КРЫЛЬЦОВА И. С. прожив. в Москве производить торговлю распивочно пивом в столовой по Зарядьевскому пер. д. И» [61] .
Работа закипела.
Надо сказать, что торговцы пивом, судя по всему, делились прибылью честно (к делу подшита уморительная докладная записка писателя Дешкина, который был отправлен тайно шпионить за столовой – не скрывают ли прибыль [62] ); в результате собственно литературная деятельность «Особняка» тоже немедленно оживилась. Архив объединения стал быстро полниться заявлениями писателей, просящих возобновить свое членство: 13 августа 1927 года свое участие подтвердил Г. Оболдуев, 15 августа – А. Чумаченко, 22 сентября – А. Чичерин [63] . Минаев, по всей вероятности, исполнял в это время обязанности секретаря объединения: по крайней мере, один из приглашенных, Т. Мачтет, отвечает письмом на его имя:
61
Материалы ревизии ЛИТОС // ГАРФ. Ф. 393. Оп. 81. Ед. хр. 72. Л. 42.
62
Там же. Л. 46. Согласно его отчету, оборот столовой в день составлял 260–280 руб., кассовые чеки исправно пробивались.
63
Там же. Л. 53 и ел.
«Уважаемый Николай Николаевич. Извещаю Вас что Ваше приглашение участвовать во вновь зарождающемся «особняке» я получил. Имею работы о Ю. Жадовской, К. Рылееве и др. которые с удовольствием прочитаю на одном из собраний. Готовлю второй сборник стихов. Для вечера памяти Рильке С. Н. Шиль предлагает прочесть его письма к ней и имеющиеся материалы к Рильке относящиеся нигде не напечатанные. Пока всего лучшего. Адрес мой прежний Арбат 30 кв. 69. Уважающий Вас Тарас Мачтет» [64] .
64
Там же. Л. 61а.
К осени 1927 года коммерческую службу «Особняка» решено было выделить в особое «Кино-театральное и агентурное бюро ЛИТОС»; формально главной его задачей было посредничество в области культуры (75 % от прибыли должны были доставаться «Особняку», а 25 оставаться предпринимателям) [65] . 8 января Председатель Правления «Особняка» поэт Василий Федоров очерчивал перед собравшимися блистательные перспективы: публичные вечера, собственное издательство, дом отдыха для членов общества [66] . Минаев был официально принят на должность секретаря и, с присущей ему бюрократической обстоятельностью, начал вести протокол за протоколом. Илья Эренбург и Макс Кюнерт предложили открыть книжный магазин (принято!). Варвара Монина и Минаев решили образовать комиссию (одобрено!). Возглавить ее был призван Рукавишников (единогласно!) [67] . В производстве одновременно находились два коллективных сборника, три книги стихов И. Аксенова, четыре – Василия Федорова, по одной – Мониной, Минаева, Дешкина, книга прозы Нетропова [68] . В этот момент на сцене появилось НКВД.
65
Там же. Л. 64.
66
Протоколы заседания «Литературного особняка» // ГАРФ. Ф. 393. Оп. 81. Ед. хр. 69. Л. 99 (в этом деле бумаги подшиты в порядке обратном хронологическому).
67
Эти решения приняты на заседании 27 февраля 1928 года // Там же. Л. 80.
68
Это выясняется из протокола заседания 4 января 1929 года; там же упоминается: «В виду острого бумажного кризиса отложить обращение в Главлит по вопросу о разрешении «Л. О.» издательской деятельности, а временно по части готовых книг снестись с Издательством Всероссийского Союза поэтов» (Там же. Л. 33–33 об.). Здесь же обсуждалась судьба нашего героя: «Запросить Председателя Ревизионной комиссии о возможности выхода Н. Н. Минаева из членов Ревизионной комиссии; в утвердительном случае согласиться с предложением директора Бюро о предоставлении Н. Н. Минаеву, во исполнение постановления Правления, по протоколу № 36 от 22 / VII 28 г., п. 3, работы в Бюро «ЛИТОС» по ведению книги заказов и расчетов с поставщиками и агентами, с оплатой 50 р. в месяц. Срок начала работы Н. Н. Минаева установить Директору Бюро» (Там же. Л. 33).
«В виду того, что Коллектив поэтов и критиков «Литературный особняк»,
1. Для проведения ликвидации Коллектива поэтов и критиков «Литературный Особняк» создать комиссию в составе представителя от ликвидируемой организации, представителя Народного Комиссариата по просвещению и представителя Народного Комиссариата Внутренних дел под председательством последнего.
2. Настоящее постановление предъявить исполнительному органу коллектива «Литературный Особняк» и предложить немедленно приостановить всю деятельность коллектива.
3. Ликвидационной комиссии приступить к работе немедленно и закончить полную ликвидацию дел «Литературного особняка» и его предприятий к 1-му сентября 1929 года» [69] .
69
Дело по ликвидации Общества поэтов и критиков «Литературный особняк» // ГАРФ. Ф. 393. Оп. 81. Ед. хр. 68. Л. 1.
С этого момента на предприятии, как сказали бы сейчас, было введено внешнее управление (сиречь ликвидационная комиссия), предварительные итоги наблюдений которой были неутешительны:
«Об-во «Литературный Особняк» существует с 1919 года. В начале своего существования ЛО. был деятельной, общественно-полезной организацией, но с момента прекращения гос. субсидий, т. е. с 1922–23 г. Л. О. свел свою общественную работу на ноль.
В 1927–28 г. Л. О. вновь ожил, но это оживление пошло не по пути развертывания литературно-общественной деятельности, а по пути изыскания средств для удовлетворения экономических потребностей небольшой группы членов, для чего: вопреки прав, предоставленных уставом, была открыта пивная, которая давала доход отдельным членам правления и ревизионной комиссии.
Когда торговля пивом по указанию НКВД была закрыта, Л. О. нашел иной способ изыскания средств, посредством фактического предоставления своего имени как общественной организации, частному агентурному предприятию, находившемуся до последнего дня существования Л. О. в ведении последнего.
В последнее время работа Л. О. свелась к расширению работы распространительного бюро «Литое» и заслонила собой непосредственные задачи Л. О., так что «Литературный Особняк» как общественная организация давно прекратила свое существование, а вместо него существовало частное предприятие, пользовавшееся вывеской общественной организации.
Что касается деятельности этого распространительного бюро «Литос», то ожидать худшего не приходилось, в НКВД имеются жалобы на неблаговидные действия Литоса, больше того, за подобные деяния отдельные уполномоченные привлекались уже к суду и были осуждены» [70] .
70
Доклад Председателя ликвидационной комиссии С. М. Шварца инспектору прямых налогов 1 участка Москвы Скоблину // Там же. Л. 34–34 об.
Таким образом, к весне / лету 1929 года ЛИТОС был разгромлен. Минаев (предупрежденный или почувствовавший неладное) сложил с себя полномочия члена Ревизионной комиссии еще зимой, оставшись простым конторщиком с жалованием в 50 рублей в месяц; после закрытия конторы обмелел и этот финансовый ручеек. В практическом смысле для него это означало и прощание с литературным миром Москвы, с которым теперь его связывала последняя – семейная – ниточка. Здесь нам нужно отступить немного назад.
У поэта Бориса Александровича Садовского, уроженца Нижнего Новгорода, была сестра – Наталья Александровна Богадурова (Богодурова). Ее старшая дочь София в начале 1920-х годов приехала в Москву в надежде на дядину протекцию в театральном мире, о которой немедленно и воззвала в недатированном письме: «Милый дядя Боря. Меня постигла неудача. Мейерхольда не будет в Москве раньше октября. Адрес Собинова я узнала, напиши ему и пришли мне я схожу с твоим письмом к нему. Он может устроить статисткой в какой-нибудь театр» [71] . Подробности этого сюжета неизвестны и, судя по всему, остаться в Москве ей не удалось – но среди столичных ее знакомств было и знакомство с нашим героем. 13 августа 1924 года она оставляет ему записку, рассказывающую о стиле их отношений лучше, чем просящийся с пера абзац с экивоками: «Ты умеешь, я вижу, только сердиться да дуться из-за пустяков, а сам не пришел в условленный день, зная, что я на завтра должна уехать и тем самым лишена возможности условиться с тобой насчет будущих встреч» [72] . В его стихах она появляется зимой 1927 года – сначала как адресат инскрипта, вполне нейтрального по тону. Уже через три недели Минаев начинает стихотворное обращение к Садовскому со слегка фамильярного «Вам, дядя Сони, Вам, поэт», а еще две недели спустя пишет ему мадригал на правах свежеобретенного родственника: «На эти строки нежно глядя, / Прими почтительный поклон, / Мой новоиспеченный дядя – / «Нижегородский Аполлон!»». Вероятно, формальный брак между С. А. Богадуровой и Минаевым был заключен в первые дни января 1928 года.
71
Недатированное письмо // РГАЛИ. Ф. 464. Оп. 2. Ед. хр. 62. Л. 31.
72
ГЛМ. Ф. 383. Оп. 1. Ед. хр. 167. Л. 7–7 об.
Семейная жизнь их складывалась непросто: по каким-то коммунальным причинам она не могла оставаться в Москве, а продолжала жить в Нижнем Новгороде в родительском доме; Минаев же, бомбардируя ее утешительными стихами и письмами, мог выбираться на Волгу сравнительно редко [73] . С классической грациозностью дело пыталась поправить мать новобрачной:
«Насчет Сони скажу, что она очень скучает и хочет видеть Вас. По моему было бы всего лучше поехать ей сейчас к Вам. Если Вам трудно, то мы будем помогать Вам по мере возможности. Ей надо не много, она не избалована, неприхотлива, а других расходов, я думаю, не будет, а она только и мечтает, чтобы жить с Вами вместе, очень скучает о Вас, т. к. ждет Вас с нетерпением. Со всеми Садовскими перессорилась и тем более жить ей здесь тяжело. Борис Садовской должно быть от нечего делать заводит сплетни и всех перессорил. Весной все уедут, он, кажется, собирается жить в Рублеве с Анной Ипполитовной, а другой брат с сестрой уедут на все лето, и вся квартира будет свободна, вот тогда и будем Вас ждать непременно» [74] .
73
В начале февраля обсуждался план поселить С. А. в доме А. И. Худяковой (о которой см. ниже), но тут вмешались обстоятельства непреодолимой силы – на место, занимавшееся ее мужем, утвердили нового профессора, которому предстояло воцариться в их квартире: «Мне очень неприятно сказать Вам, но приходится мне взять обратно то обещание которое я Вам дала: приютить на два месяца Соню. Но Вы сами понимаете, что это теперь невозможно. Мне очень-очень совестно Вам отказать в Вашей просьбе и я очень прошу Вас не сердиться на меня» (письмо Худяковой к Минаеву от 19 февраля 1928 года//ГЛМ. Ф. 383. Оп. 1.Ед. хр. 234. Л. 2–1 об.).
74
Письмо Н. А. Богадуровой Минаеву от 13 марта 1928 года // ГЛМ. Ф. 383. Оп. 1. Ед. хр. 166. Л. 1–2.