Нищий барин

Иванов Дмитрий

У этого мужика примерно 22 гектара пашни, собирает он с неё три тонны сена и тонн пятнадцать зерна. За минусом посевного материала, налогов и прочих расходов… в деньгах он имеет, думаю, рублей триста в год. Плюс приработок на коже. Но хрен с него много возьмёшь. А семья, поди, человек десять, коня опять же нет, но есть вол, на нём и пашут. А ещё неурожайные годы если вычесть. Всё это я считаю в уме и неожиданно быстро.

— Лес себе оставь, отработаешь! Утром пороть будем, — говорю я и, подавив бунт, иду назад.

— А почему утром? —

интересуется Мирон.

— Пьяные они, боли не почуют, не дойдёт до них наука, — поясняю я.

— Барин, ты — голова! — подкалывает меня трусливый Тимоха, но так искренне на голубом глазу подхалимничает.

Мирон, ясное дело, согласен.

Гришка, этот абьюзер, хоть и не на меня кинулся, но вполне мог и задеть! Нанять парочку мужиков для охраны своей тушки, что ли? А вообще, с нищетой делать что-то надо. Гляну сколько у меня леса, может, что-то можно выделить на постройки? Не дело, когда в одном доме три поколения живут. Кострома — край лесной, и у меня леса хватает.

За этими мыслями не заметил, как наткнулся на попа Германа.

— Пошто исповедаться не приходишь? — недружелюбно спрашивает он вместо приветствия.

— И тебе здравствуй, батюшка, — кивнул я. — Приду, завтра же приду!

— Сегодня приходи, а то до причастия не допущу.

— Икону мне привезли. Принесу! — не спорю я.

— Что за икона? — вмиг подобрел «отец наш».

Блин, а я даже не знаю, кто там изображен. Не смотрел! Неудобняк.

— Увидишь, как принесу. Это на освящение церкви мой подарок будет, — выкрутился я.

— Темнишь, Лешка, — буркнул Герман и потопал по своим делам.

От попа тоже несло спиртным, но он, может, по работе своей вынужден пить. Кто этих церковных знает?

В усадьбе меня ждала радостная Фрося.

— Всё готово, барин, извольте принять работу! — довольно хвастается она.

— Ну, веди! — шлепнул я по округлой попе девушку. А что? Пусть привыкает к моим ласкам.

В отцовой комнате действительно был порядок. Всё лишнее куда-то исчезло, нагрудник стоял в углу и блестел металлом, пыли нигде не было. Хотя, на шторках есть! Пылесборники, а не шторы. Одежды у отца много, но вся не моего размера. Впрочем, вот эта лисья шуба мне нравится. Можно её перешить попробовать. Сапоги — точно мимо. Китель с наградами! Ух, ты! Неясно, какого звания был отец, даже непонятно, где служил, но пулям явно не кланялся. «За труды и храбрость», — читаю я надпись на одном кресте.

Работой Ефросиньи я остался доволен.

— А что в маминой комнате? — поворачиваюсь я к девушке.

Она ведёт меня в комнату по соседству, уже опытно пряча свою задницу от поощрительного шлепка.

Тут тоже порядок. Одежда разложена по кучкам, пыли нет.

— Это старое совсем, негодное. Кружева спороть можно, разве что, — показывает мне трудяжка. — А вот тут письма и драгоценности!

Передо мной на столе стоит большой ларец, и стопка бумаг рядом лежит.

— Ты что, в ларец залезла? —

обернулся грозной тучей я на Фросю.

— Что ты, барин! Я у Матрены спросила разрешения! — испугалась та.

— И письма не читала? — улыбаюсь я испуганной физиономии девахи.

— Смеётесь, барин? Разве ж я умею?

— Хочешь, научу? — против воли вырвалось у меня.

— Нет! И не проси, барин! — почему-то испугалась та.

Глава 9

И что с ней делать? Напугал я девушку. Нет, не понять мне «женщин в русских селениях». До идей феминизма ещё далеко. Стоит, глаза в пол, чуть не рыдает. Хотя бабы — те ещё актрисы.

— Себе ничего не присмотрела? — спрашиваю я, ибо количество тряпья, оставшегося от матери, меня потрясло. Маман у меня та ещё модница была.

— А можно? — на меня смотрят два васильковых фонаря, в которых нет и следов слез. Я же говорю — актрисы!

— Можно, коли я разрешу, — степенно, как мне кажется, киваю я.

— Нет, и не проси барин…, — опять начинает причитать девица.

Блин у неё все мысли об этом, что ли? У меня в этот раз и намерений-то таких не было. Просто и дворовая девка, имени которой пока не знаю, и Матрена моя ходят в приличных одеждах. А уж Мирон — так тот иной раз сам барином выглядит.

— Значит так! Выбери себе два платья, если надо — перешьешь. Дома ты можешь ходить в чем угодно, а тут мне замарашки не нужны! — с напускной суровостью говорю я.

Вихрь по имени Ефросиния умчался из комнаты в один момент. Только толстые русые косы взметнулись вентилятором. И ведь что интересно — никаких супер шампуней сейчас нет, а волосы у девицы длинные, блестящие — таким любая модель из будущего позавидовала бы.

— Вот! — передо мной стоит уже не вихрь, а столбик испуганной от неожиданно свалившейся на неё радости девушка.

В руках действительно два платья. Отмечаю, что вид у них почти не ношенный, но как по мне, великоваты они ей будут. Ну, ничего, велико — не мало, можно ушить. Даю Фросе обещанные два рубля. Ассигнациями, конечно, нечего баловать.

Готовя ужин, Матрена расстаралась. Более того, поставила передо мной настоечку, а сама зырит — буду пить или нет. Не желая разочаровывать интриганку, я наливаю полную стопку, вернее, почти что стакан, и… подаю Мирону, который по какой-то своей надобности возится в данный момент в гостиной.

— Благодарствую, барин, — в пол кланяется тот.

Выпил одним махом сто пятьдесят грамм и закусывать не стал! Тут я с ним солидарен — закуска градус крадёт! Второго моего дворового нет — допивает подаренную мною бутыль и отходит от конфликта с Кожемякой, наверное. Ну, или жену лупасит. Ума не приложу, чем мои пейзане занимаются при свете лучины? Это у меня свечи во всех комнатах горят, а все улицы в полной темноте.

Вспоминаю про обещание, данное батюшке и, вздохнув, иду выполнять его. Благо, рядом тут.