Нищий барин
Шрифт:
Вот ещё: покупка хлеба — 1200 рублей, итого на одну семью тридцать рублей, примерно. Я, что ли, покупать должен? О, как я тут выживу?! Расстроенный, сажусь на мамину кровать и смотрю в окно, сдвинув пыльную штору. А там кино поинтереснее: моя «картофелесажалка» марки Ефросинья закончила движение задом ко мне и, почти уперевшись попой в стекло, развернулась лицом. Меня не замечает, так как в окошко не смотрит, а мне её тугая титька, почти выскользнувшая из платья, хорошо видна! Зашевелился червячок сомнения: а по назначению ли я использую
У отца захламлено, примерно так же, как у моего родного бати в его сарайке. Жуть. Тут и ковер, сразу видно, негодный — дырка на дырке, и что-то вроде удочек, и сеть, запутанная, рыбацкая. Батя рыбак был? Ого! А эти монструозные доспехи похожи на панцирь! Откуда они? Из цельного листа железа, мне велики. А это что? Лампа Аладдина? Нет просто кувшин красивый, восточный. Трофей, возможно. Сабля! Барабан! Сука, а щенка нет, продал я его! Сабля богатая, с каменьями какими-то красноватыми. Надо у Тимохи спросить. Может, он разбирается в камнях?
— Барин, снедать будете? — заглянула чумазая молодуха из моей дворни.
Интересно, а я её того… или нет? Некрасивая она на мордашку.
— Буду, накрывай! — неожиданно я понял, что кашкой с утра не наелся.
На обед были: суп гороховый, каша пшенная, кролик тушёный (или заяц это?) Неизменные пироги с разной начинкой, соленья. Хотя, откуда грузди — непонятно! Прошлогодние, не иначе.
Матрена морды своей виноватой не кажет. Да и виновной себя не считает, уверен.
Бормочу про себя молитву. Уже привык по поводу и без повода крест на себя накладывать да «Отче наш» читать.
— Готово, барин! Яблоко это чертово закопала, как вы и велели! — слышу звонкий голосок Фроси.
— Руки мой и садить со мной обедать! Еще тебе задание дам, — командую я.
Матрены, слава богу, нет, возразить некому.
— Благодарствую, — и не думает отказываться девушка.
— Что, пойдешь ко мне в дворню? — предлагаю я ей.
— Пойду, коли прикажешь, а что делать-то надоть? — простодушно спрашивает милаха.
— Постель греть да в бане спинку тереть, — шучу я.
Ложка супа застывает на лету, а в голубых глазах появляются слезы.
— Что ж так, я тебе не нравлюсь? — неожиданно злюсь я.
— Да меня потом замуж никто не возьмёт! — сквозь прорывающееся рыдание говорит Фрося.
— Ну и хорошо! А зачем тебе замуж? Что бы муж бил и заставлял работать? — пытаюсь разобраться в местной жизни я.
— Может, и не будет бить, — неуверенно произносит Фрося, задумавшись. — Вон Аглая, например, сама мужа бьёт!
— Пьяного? Да ведь Аглая толще и выше своего муженька? — наугад предполагаю я.
— Правда твоя! Она и моего батю била, когда наша коза к ней в огород забралась, — признаётся девушка. — А детишки? Детишек же надо, иначе не по-людски!
— Что, я тебе детишек не заделаю? — шучу я.
Пейзанка стремительно краснеет.
—
В разговор вступила Матрена. Подслушивала, не иначе! М-да. И как мне, бедному, половой вопрос решать в таких условиях? Разве что кастинг устроить? Так мне ведь Фрося уже приглянулась. Я ей и денег дать могу, и вольную даже. Черт, а если детишки появятся? Презервативов же нет ещё! Впрочем, есть и другие способы… Но что-то мне подсказывает, что не так просто будет уговорить девицу на них.
— Шучу я, Фрося! Не буду я тебя портить! Мужу целой достанешься! — обещаю я. — Есть для тебя другая работа!
— Я согласна! — вздыхает девушка. — Да и нет у меня жениха, кому я нужна такая: тоща и неказиста.
Смотрю подозрительно. Это она придуривается? На комплимент нарывается? Да нет. Вроде, серьёзно так считает.
— Восемь рублей проси! Работы в доме много! — слышу голос Матрены откуда-то из-за стены.
Это не в день скорее, а за месяц, — прикидываю про себя я.
И как же задрала меня вздорная домомучительница. Ещё и розгами меня била, оказывается, в детстве. Тело на слово «розги» откликается вздрагиванием. Точно, помнит Лешка такой факт.
— Дам десять! И два рубля прямо сейчас. Есть работенка для тебя — в маминой комнате порядок навести: пыль стереть, вещи разобрать, бельё женское, особо то, что моль поела, отдельно положи, что продать можно — тоже отдельно, — даю я указания.
— Давно бы так! А то не разрешал даже заходить в комнаты барские, — слышу довольный на этот раз голос Матрены.
Ловлю себя на ощущении, что где-то в комнате появилось новомодное устройство «Алиса», и я с ней разговариваю. Вернее, устройство это — «Матрена»!
— Матрена, включи музыку! Громкость — семь! — командую я, наливая себе в большую кружку густого киселя.
— Благодарим Тя, Христе боже наш, яко насытил еси нас земных…, — забубнила молитву после еды Фрося.
— Заболел, Леша? — в комнату заглянула встревоженная моська Матрёны. — Кака-така музыка?
— Что, даже граммофона в доме нет? — спрашиваю я, не помня, когда это устройство было изобретено.
— Ой, беда! Заговариваешься! Надо опять кровь пущать, — озаботилась кормилица.
— Себе пусти! — ору я в гневе.
Чую, убьёт меня местная медицина. А ведь я только жить начал!
— Есть что пожрать? — в комнату заскочил мой собрат по попаданству.
От скандала меня спас Тимоха! Вернее, скандал всё равно был, но ругали уже моего конюха — нерадивого, который «коня не покормил, а убёг по деревне людей от дела отрывать». А ещё он руки не помыл — эта претензия уже от меня. Молитву перед едой не прочитал — опять Матрёна. Повадился барский стол подъедать — тоже ясно кто. Вжав голову в плечи так, что ушей стало не видать, Тимоха торопливо наяривал гороховый супец, который, кстати, был чудо как хорош! Опытный, сука! «Васька слушает да ест».