Ночной корабль: Стихотворения и письма

Вега Мария

ПЕРЕСМЕШНИКИ

Птицы пересмешники Под звездами алмазными, Веселые грешники, С голосами разными! Легко озадачите, Соблазнив, не каетесь, Детским плачем плачете, Флейтой притворяетесь. В эту ночь жасминную, Тминную, Полынную, Под луною узкою Спит на ветке лист. В ночь, почти что русскую. Длинная, старинная, Рулада соловьиная, Хрустальный свист: Птицы пересмешники, Как в весеннем, русском (Где-нибудь под Курском), Молодом орешнике, Прежние мои Соловьи! Где вы их подслушали? Где подсмотрели? В память ли, В душу ли С неба льются трели? Знаю, пожелали вы Мне вернуть весну. Для меня слетали вы В мою Страну!

МАРТ

Был март тяжелый, март угарный, Набухли снегом небеса, Но лист отметил календарный: – Весна приходит в три часа. – Еще по-зимнему беззвучно Охрипший прокричал петух, Рассвет беспомощно и скучно В свинцовом облаке потух. Он к дому сонно прикоснулся И, обессилев, изнемог… День непроснувшийся тянулся, Тугой разматывал клубок, Но

что-то было в мокром мраке, Какой-то шелест льнул к окну, И я сказала вслух собаке, Что мы пойдем встречать весну. Клыки оскалив добродушно, Она сама меня вела, И я, бездумно и послушно, За ней дорогой мерзлой шла. Она бежала без отладки В запорошенные поля. Весна играла с нами в прятки, Но выдала ее земля: Сквозная россыпь черных точек Прорешетила рыхлый снег, Таящий зарожденье почек И гул нетерпеливых рек. Собака угадала запах И пульс невоплощенных трав И поднялась на задних лапах, Кого-то радостно узнав… И в тот же миг, из мутной дали, Где днем не гасли фонари, На школе, или на вокзале, Часы пробили ровно три!

* * *

На любовь не жди ответа. Без взаимности, навек… И, навек поверив в это, Погибает человек. А любовь дает нам знаки, То вблизи, то вдалеке: Вот она, в глазах собаки, В распустившемся цветке. Только слишком просто чудо, Чтобы нам ужиться с ним И не ждать любви оттуда, Где она дана другим.

МЕРТВЫЙ ДОМ

Мне этот дом не дорог, не знаком, Так почему он постоянно снится? И если днем я думаю о нем, Моя душа его всегда боится. Я не встречалась с ним лицом к лицу. Он за моей спиной стоит безмолвно… Я только знаю, что к его крыльцу Плывут тумана медленные волны, И ощущаю сад… Но сада нет! А если есть, то он ненастоящий, Без листьев, без травы… Он чей-то бред, Запутанный в непроходимой чаще. Не по дороге я сюда пришла, На галерею вышла не из дома, В котором не бывала, не жила… Но почему так горестно знакома Извилистая трещина в стекле Холодной деревянной галерейки? Здесь стол в углу стоит, а на столе Дырявый таз к пустой прижался лейке… Какая пыль, какая тишина… А самое ужасное – в сознанье, Что не уйти… Что я совсем одна, И за моей спиной пустое зданье. Ни оглянуться, ни позвать… Кругом Нет ничего – ни голоса, ни встречи… И, подойдя вплотную, мертвый дом Всей тяжестью ложится мне на плечи.

ВЕТЕР

Сегодня ветер одичалый Леса и город в клочья рвет. В саду березу раскачало, – Она, сломавшись, упадет! Ветвями всплескивая вместе, Дрожат растерянно кусты, А вывески скрежещут жестью, И наизнанку все зонты. Ах, ветер, ветер, побороть я Любви к безумцу не могу! Люблю зеленые лохмотья Травы на вздыбленном лугу, И гребни волн, что грозно вздулись И хлещут выше берегов, И свист на перекрестках улиц Осатанелых сквозняков. Люблю в горах глухие взрывы Обвалов в воркотне камней, Как будто мчится белогривый Табун Аттиловых коней, А то, что было прочным домом И укреплялось день за днем, Вдруг стало странно невесомым, Бумажным детским кораблем, И знаешь, на пороге стоя, Не уставая в даль смотреть, Что в жизни самое простое – Сорвавшись с места, улететь.

ЦАРЬ ДОДОН

Мне кажется иногда, Что набок сползла корона Из темно-зеленого льда На голове Додона. Гора моя, царь Додон (Сама назвала, без спроса!), Люблю твой грузный наклон И белую шишку носа, И бороды водопад, И снежной мантии складки. На коленях твоих лежат, Как ручные цыплятки, хатки, А ты от лавин хранишь, Гонимых злыми ветрами, Крылышки темных крыш, Опущенные шатрами Над черной спиной земли, Где ты им насыпал хвою… И смерть от тебя вдали, И всё, что с тобой, – живое. Додон мой, Додон-гора! Наверно, тебе неплохо Стоять посреди ковра Тюльпанов и чертополоха? Звенят бубенцами стада, Спускаясь с горного склона, Вот почему тогда Сползает набок корона Из темно-зеленого льда На голове Додона. Не я ли, с ним заодно, Чуть звоны коснутся слуха, Спешу отворить окно И прядь отвожу от уха.

АЙ-ПЕТРИ

Почему из всех времен, Всех названий, всех имен. Только это, только это, Днем и ночью, в стоне ветра, В плеске ливня… Почему? Отойду, – с собой возьму Раздающееся в ветре Голос, эхо, зов: «Ай-Петри…» Мне Ай-Петри незнаком: Не рассказывал о нем Никогда, никто, ни разу. Но услышу «Ай» – и сразу Близко-близко – сумрак, тучи, Рыжий мох, седые кручи, Как щиты богатырей. Ветер рыщет, входа ищет В это дикое жилище, Без ворот и без дверей. Пусть о нем не говорят: Всё покажется мне ложью. Я сама пришла к подножью Древних гор, где встали в ряд Скалы, сны, пласты туманов, Крылья каменных химер… Тихо входит Гулливер В город спящих великанов, Тихо входит грусть моя В город дремлющих утесов, И стоят вокруг меня, Льдом позванивая, сосны. Как ушей ни зажимай, Бьют часы и вторит ветер. Первый час воскликнул: «Ай!.» «Пе – три…» – отзовется третий.

ПОЧТИ…

Поэт на языке богов Почти коснулся откровенья Но нет морей без берегов, Полета без сопротивленья. И слова нет, как ни зови Его из глубины сознанья, Для абсолютности любви, Для беспредельности страданья.

БЕРЕЗА

Мне будет жаль расстаться с нею, Она всегда была верна. С утра кивала мне она, В окне раскрытом зеленея. Когда бессонница меня Звала к стихам глубокой ночью, Светясь от лунного огня, Как бы зажженная нарочно, Свечой серебряною став, Береза, не сгорая, тлела, И отражение, упав В мою тетрадь, в тетради пело! Чернели на ее коре Пометки клинописью древней. Писала ли она сестре, За тридевять земель, в деревню, В Россию дальнюю мою? Любила ли, как я люблю? Зимой, веселые подруги, Которым дорог снег-снежок, Она – в густые хлопья вьюги, Я — в оренбургский мой платок Закутанные, жили рядом, Она – в саду, и я – в окне. То,

что недавно было садом, В сплошной тонуло белизне, И одиноко, в целом мире, В холодной пустоте вдвоем, Не в русской ли бескрайней шири, Казалось, обе мы бредем? В стране нездешнего мороза, Качаясь тихо на ветру, Искала ощупью береза Свою похожую сестру, И не нашла… Снега растают В саду, с которым я прощусь. Покорная, береза знает Заранее разлуки грусть… А я, уйдя навек отсюда, Не раз, на утренней заре, Читать березам русским буду Стихи о дальней их сестре. Всю клинопись – письмо, дневник ли В простые уложу слова… Как ветви медленно поникли! Как шелестят… Едва-едва… По-своему, наверно, любят Союз неповторимый наш. Когда уйду, березу срубят, Чтобы не портила пейзаж! Ведь казни только я мешала: Где заступлюсь, где упрошу. Она не знала, что дышала. Пока я вместе с ней дышу… Березы Родины! Скажу я Всё, что стихам сказать дано. Вы не найдете в них чужую, Быть может, мертвую давно. Ее конец от вас я скрою, Мне память о живой мила! Пусть к вам придет она такою, Какою в жизнь мою вошла.

БЕЗ ЗВЕЗД

Нет больше звезд. Нигде. Давным-давно. Ни трепета, ни тихого горенья. Мне четверть века видеть суждено Трагическое звездное затменье. Последние просыпались дождем Над Средиземным морем, — провожая, Прощаясь навсегда. В свой водоем Их властно увлекла волна чужая. И, вместе с нею, всех моих потерь И всех разлук невыплаканных слезы. Туманы потянулись… И теперь Есть только сон о звездах, но не звезды. Из окон городов, где я жила, Любимый блеск ни разу виден не был. На крышах тяжело краснела мгла Ночного электрического неба. Когда, пересекая океан И веря в тропики (но книги лгали!), Мечтала я о звездах дальних стран, – Их не было! Они и там пропали. Их не было… Полночною порой, Высматривая, щурясь, – где вы?.. Где же?! – Увидишь мошкары белесый рой Над пальмами песчаных побережий. Так высоко и редко, так чуть-чуть Блестели точки, вкрапленные в воздух… На Родине я знала Млечный Путь И море Черное в плывущих звездах! О, путеводные! Их свет живой Не гаснет в памяти, и память рада Восстановить всё небо над Москвой И над седой громадой Ленинграда, Всю тишину, застывшую в лесах, Где, сквозь листву прорезанную рдея, Сверкали маяками в небесах Созвездья Лебедя и Водолея. Я звезды нахожу в словах письма Из Киева, из белого Урала. Их никогда не поглощала тьма, В ней ни одна из них не умирала. Переливаясь в памяти моей, Они струят лучи в мои ресницы, И в россыпи негаснущих огней, Быть может, Родина опять приснится, Но прежде чем от жизни отойти В глубокий сон, как в бытие второе, Как в отраженье Млечного Пути, Я чужеземное окно закрою.

ВЧЕРАШНИЙ ДЕНЬ

Скажи мне, ночь, скажи мне, лес, Куда вчерашний день исчез? Он был так жив и ощутим, Но что же, что случилось с ним? Едва рожденный, жить хотел, И не сумел, и не успел… И нет страшнее для меня Скоропостижной смерти дня.

ДВА КОРАБЛЯ

Два корабля уходят в плаванье. Прощай, земля! Они всю зиму спали в гавани, Два корабля. Два корабля, друг с другом схожие, Как близнецы. Звучит призывно и встревоженно: «Отдать концы!» Двум кораблям сегодня велено Уйти вдвоем, А под луною море зелено, Как поле днем… Они уводят в путь назначенный Свою мечту И в лад покачивают мачтами, Бортом к борту, Плечом к плечу, путями водными, Судьбу деля. Ушли… Но не были свободными Два корабля. И на распутье, на развилине, Прости-прощай! Их разлучили и закинули Из края в край. Кто помнит, сколько длилось плаванье? В броне из льдин, Холодным утром, к старой гавани Пришел один. (Тут оговорка: одиночество Живет внутри!) Я знаю, что смотреть не хочется, Но посмотри: Резцом зимы из льдины высечен, Он, сквозь бурун, Брал на буксир одну из тысячи Рыбачьих шхун. Разбитая, с дырявой палубой И без руля, Она ждала подмоги жалобно От корабля. И с безымянной, с неизвестною, На долгий срок, Он, как жених, вошел с невестою В глубокий док. И это – всё… Где им оплаканный Близнец-беглец? Конец, хотя не одинаковый, Всегда конец. Он шел морями, океанами, В тайфун и шквал, Устал бороться с ураганами И плыть устал. Нет, не найти душе отдушины, Мечте крыла: Ведь паруса, жарой иссушены, Сгорят дотла. Жары расплавленной владычество (А в трюмах – груз), Тропическое электричество В стадах медуз, Осколки островов, с их пальмами, С сухой тоской, И где-то далеко оставленный Корабль другой… На карте, солью волн пропитанной, И вкривь и вкось, С водою горе лабиринтами Переплелось. Лжет компас, бурей размагниченный, Разбит штурвал, Но хлынул, с силой необычною, Девятый вал, А там, за ним, поля зеленые, Как при луне, И льнет, разбегом утомленная, Волна к волне. И если что-то в них неладное — Изъян, порок, – Так хороши вода прохладная И ветерок, Что в полночь, волнами притянутый (Или судьбой), Вошел в их круг корабль обманутый, Полуслепой. Там, на просторах атлантических. Средь синих вод, Подрагивает и колышется Водоворот. На сотни миль растянут яростно, Он, спазмой скул, Хватает жертвы; клочья паруса, Тела акул, Рыбачью сеть и лодку гиблую, И рыбака, И судно, что в тумане прибыло Издалека. Саргассова пучина кружится, Гигантский спрут, И водоросли пенным кружевом В нее текут, И, в прядях собственных запутаны, Взасос, вприсос, В свое кружение влекут они, Что привелось… И это – всё. Никто не спас его, Не шел на зов: У моря страшного, Саргассова, Нет берегов… Пишу стихи себе на горе я: «Что скажет свет?» Следа людей в моей истории Как будто нет! Ни капитана, ни героики, Ни рулевых. А где же все матросы – стоики, В морях ночных? «Как будто»… Этим много сказано, Но под луной Всё существующее связано Душой одной. И входят в цепь одушевленную Сама земля, Водоворот, вода зеленая Два корабля… Два корабля…