Новый курс или кривая дорожка? Как экономическая политика Ф. Рузвельта продлила Великую депрессию

Фолсом Бертон

Рузвельт правильно предвидел, что Гувер будет критиковать его идеи недопотребления за то, что они ведут к расширению правительства и большим государственным расходам. Поэтому Рузвельт умалчивал о том, как он будет внедрять свои планы по «приведению производства в соответствие с потреблением».

Кроме того, чтобы избежать критики, он ловко пообещал ликвидировать дефицит бюджета; затем он заставил Гувера защищаться, назвав его администрацию рекордсменом по уровню государственных расходов в мирное время за всю историю человечества – его четыре года в должности президента были «самыми безрассудными и экстравагантными, в чем я смог убедиться, изучив статистические данные всех правительств мирного времени, когда-либо существовавших на планете» [82] .

82

Rosenman, Public Papers, 1, 751–752, 799, 809.

Рузвельт так и не объяснил, как он собирается сократить «затраты на

текущие операции федерального правительства на 25 %», что он пообещал в Питсбурге, и [одновременно] реорганизовать промышленность, скорректировать зарплаты, перераспределить богатство, что он поклялся сделать в Сан-Франциско и Чикаго. Это было невыполнимое обещание. Разумеется, он мог просто ловко разыгрывать политическую карту и хорошо знал, что не выполнит свои обещания. Луис Хоу, главный советник Рузвельта на протяжении 20 лет, помогал своему шефу составлять многие речи. В собственном выступлении перед группой студентов Хоу признался: «Нельзя выбрать профессию политика и остаться честным», и повторил: «Если вы собираетесь зарабатывать на жизнь политикой, честно сделать это невозможно» [83] .

83

Geoffrey С. Ward, A First-Class Temperament: The Emergence of Franklin Roosevelt (New York: Harper & Row, 1989), 194.

Предвыборная кампания Рузвельта, полная противоречивых обещаний, выбила Гувера из колеи. Он пришел к выводу, что настоящий Рузвельт будет заниматься не ликвидацией бюджетного дефицита, а реорганизацией правительства. 31 октября в Мэдисон-сквер-гарден Гувер произнес свою самую ясную и сильную речь за всю предвыборную кампанию. «Эта кампания, – сказал он, – нечто большее, чем состязание двух человек. Это нечто большее, чем состязание двух партий. Это состязание двух философий государства». Гувер пояснил свои слова: «Чтобы лучше понять философию предложенных глубинных изменений в американской системе и новый курс, я хотел бы привлечь ваше внимание к речи, произнесенной демократическим кандидатом в Сан-Франциско 23 сентября. <…> „Наша задача сегодня состоит не в открытии естественных ресурсов или обязательном производстве новых товаров – это трезвая, менее драматичная работа по управлению уже существующими ресурсами и заводами… созданию рынков для избыточного производства; решению проблемы недопотребления; распределению богатства и продукции более равномерно и созданию экономической структуры, пригодной для служения народу“». Гувер продолжал: «Если эти меры, эти обещания… что-нибудь означают, они означают колоссальное расширение федерального правительства; они означают рост бюрократии, небывалый в нашей истории». Гувер отметил, что рост бюрократии в правительстве будет стимулировать конгрессменов к тому, чтобы удержать выгоды для своих избирателей и переложить расходы на страну в целом: «Наши законодательные органы не могут делегировать свою власть диктатору, но без такого делегирования каждый член этих органов будет вынужден, представляя интересы своих избирателей, постоянно искать привилегий и требовать услуг от этих контор». Он закончил пророческой фразой: «Эти выборы – не просто переход от одной партии к другой. Они означают выбор направления, в котором будет двигаться наша страна в течение следующих ста лет» [84] .

84

Hoover, Memoirs, 336–343.

Проблема Гувера заключалась не в содержании его речи, а в содержании его действий на посту президента. Он не смог избежать Великой депрессии. Он подписал закон Смута—Хоули, тогда как Рузвельт выступал против. Гувер спустил 500 млн долл. на Федеральное фермерское управление, что просто поощряло избыточное производство сельхозпродукции, которая затем сбывалась по демпинговым ценам за границу; в три раза больше этой суммы он потратил на кредиты разоряющимся предприятиям, но эти кредиты были политизированными и потому не внушали уважения. Возможно, обещания Рузвельта были очевидно противоречивыми, но Гувер потерпел очевидный политический провал. Поэтому его критика в адрес Рузвельта не имела никакого веса. В день выборов Рузвельт одержал убедительную победу.

И начались ключевые годы его правления, которые, как сказал Гувер, определят «направление, в котором будет двигаться наша страна в течение следующих ста лет».

В день инаугурации Рузвельт проявил свой шарм, чутье на драматические эффекты и намерение – предугаданное Гувером – использовать для борьбы с Великой депрессией власть государства, а не сокращение государственных расходов или ставок налогообложения. «Первым делом, – провозгласил новый президент, – разрешите мне высказать твердое убеждение, что единственное, чего нам следует бояться, это страх…» В качестве противоядия страху Рузвельт сказал: «Я буду просить у конгресса… широких властных полномочий для борьбы с чрезвычайной ситуацией…» Во время первого срока президентства Рузвельта его широкие властные полномочия можно определить девятью буквами: NRA, AAA и WPA.

Глава 4

Почему фиксирование цен нанесло ущерб американскому бизнесу

Начнем с попытки создателей Нового курса содействовать оживлению экономики – с закона о восстановлении национальной промышленности (NIRA, или сокращенно NRA), который был принят в 1933 г. Рузвельт говорил: «Закон о восстановлении национальной промышленности, возможно, останется в истории как наиболее важный и масштабный закон из всех принятых американским конгрессом» [85] .

Президент был прав: закон был поистине революционным. Он давал промышленникам право сотрудничать не только при установлении цен на их продукцию, но и при расчете заработной платы и определении продолжительности рабочего для. Ведущим игрокам в каждой отрасли, от производства стали и угля до выпуска ниток и корма для собак, предлагалось собраться вместе и написать «кодексы честной конкуренции», которые были бы обязательны для каждой отрасли. Часто разрешалось создавать свои организации и работникам, а действие антитрестовских законов было приостановлено.

85

Samuel I. Rosenman, ed., The Public Papers and Addresses of Franklin D. Roosevelt (New York: Random House, 1938), II, 246.

Традиционная для Америки модель свободного рынка с конкуренцией и инновациями, обеспечивающими разницу в ценах и качестве товаров для покупателей с разными вкусами, была низвергнута. После принятия этого закона в каждой отрасли одобренное государством большинство фирм получило юридическое право определять, каковы должны быть масштабы расширения той или иной фабрики, зарплата работников, продолжительность рабочего дня и цены на все производимые отраслью товары. Закон не обязывал всех предпринимателей участвовать в написании кодексов, однако за нарушение статей отраслевого кодекса предусматривались штрафы и тюремные сроки [86] .

86

Henry Steele Commander, ed., Documents of American History (New York: Appleton-Century-Crofts, 1968), II, 271–278; Bernard Bellush, The Failure of NRA (New York: Norton, 1975).

В 1776 г. Адам Смит прямо предостерегал от практики фиксированных цен и разъяснял, каковы могут быть последствия подобного шага. «Представители одного и того же вида торговли и ремесла редко собираются вместе даже для развлечений и веселья без того, чтобы их разговор не кончился заговором против публики или каким-то соглашением о повышении цен». Далее Смит заключает: «Хотя закон не может препятствовать представителям какой-либо отрасли торговли или ремесла собираться по временам вместе, он во всяком случае не должен ничего делать для облечения таких собраний и еще меньше для того, чтобы делать их необходимыми» [87] .

87

Adam Smith, An Inquiry into the Nature and Cases of the Wealth of Nations (New York: Modern Library, 1937 [1776], 137. [Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М.: Эксмо, 2007. С. 174]

Поэтому Смита вряд ли удивила бы мгновенная реакция бизнесменов на принятие NRA. «Вашингтонские отели ликуют, а министры тяжело вздыхают, – писала одна из газет, – видя, с каким неистовым напором предприниматели хлынули в столицу, чтобы разузнать о новом индустриальном плане. Их интересует всё, но главное – как наказать негодяя, который продает товар по более низкой, чем у них, цене, и как бы установить новые, хорошие цены». Другими словами, более 540 кодексов, которые вошли в закон, задавали явную тенденцию роста цен, рост заработной платы, сокращения рабочего дня и устранения конкуренции, а заодно и инноваций в производстве промышленных товаров [88] .

88

Butler Shaffer, In Restraint of Trade: The Business Campaign Against Competition, 1918–1938 (Lewisburg, Penn.: Bucknell University Press, 1997), 108. См. также: Hugh Johnson, The Blue Eagle from Egg to Earth (Garden City, N.Y.: Doubleday, Doran, 1935), 190–219.

Почему Рузвельт и другие деятели Нового курса так активно поддерживали рост цен и зарплат и так не хотели роста производительности и расширения конкуренции? Придерживаясь теории недопотребления, они считали, что искусственное повышение ставок заработной платы приведет к росту покупательной способности, который, по их мнению, поможет Америке выйти из Великой депрессии. Если люди будут зарабатывать больше, они смогут купить больше товаров, что станет стимулом для восстановления промышленности и экономики в целом. В этой теории «высоких зарплат» эффективный бизнесмен, внедряющий инновации и снижающий цены, представлял собой зло, так как считалось, что его деятельность ведет к снижению заработной платы, а значит, к уменьшать покупательной способности. Он подрывал основы «честной конкуренции». Он наживался не только за счет своих конкурентов, но и за счет всей страны. Новый закон, поощряя кодексы «честной конкуренции», давал всем предпринимателям возможность получать прибыль, платить высокие зарплаты и противостоять тем, кто снижает цены или внедряет инновации. Рузвельт говорил, что NRA «был принят, чтобы люди опять могли работать, могли покупать больше продуктов питания и промышленных товаров, чтобы наш бизнес снова вернулся к жизни» [89] .

89

Rosenman, Public Papers, II, 251.