О людях и зверях
Шрифт:
Я засмеялся. В прямоте Рине не откажешь.
– Точно. Не подохну. Как я выгляжу?
Рина склонила голову набок, сложила большие и указательные пальцы в подобие рамки и хорошенько присмотрелась, фокусируя пальцами. После задумчивого "м-м-м" – наверняка она балансировала между совестным ответом и честным – Рина выдала:
– Как евнух, первый раз посетивший бордель.
– В смысле?
– В смысле, это место не для тебя. Форма на тебе не сидит не лежит не стоит. Она вообще тебе не идет. Но… скажи спасибо своей кафедре.
– Они хотели как лучше, – сказал я. Не знаю, правда, оправдательно это звучало или с сарказмом. Где-то посредине, наверное.
– Он думали,
– А живем без воды и туалета… Это я виноват. Если бы я не подписал контракт, Рин…
Она молчала, но внутри кипела не переваренная злоба. Я это прекрасно понимал: в конце концов, не будь я дебилом, послушно разрешающим вешать себе на уши километровую лапшу, мы бы и не узнали как живут на западе страны люди. А жили они не очень.
– Все, иди. Разозлил меня. Я только успокоилась через твои наряды, как тут…
Чтобы не накатила новая волна, я быстренько сгреб Рину в охапку и крепко прижал к себе. Так и задушить можно было, но так еще и любят, подумал я. Ее аромат опять меня окружил сладким дурманом. Я вдохнул поглубже, чтобы Рина оставалась со мной в наряде как можно дольше, пусть и ментально. Все-таки, впереди длинная бессонная ночь. Одинокая ночь.
– Если Мостки – жопа, что же тогда в АТО творится? – полюбопытствовал я.
– Там другое слово. Тебе оно не понравится. С Богом.
Рина пригладила мой берет.
– На удачу? – спросил я, машинально потянувшись к нему. Едва теплый.
– Хотя бы не так чмошно, – улыбнулась она. Взглянула на телефон. Ойкнула – звук напомнил стук ножа по хрустальному бокалу. – Уже без десяти пять! Бегом марш! Я с окна тебе помашу. Давай давай давай!
Поцеловав ее еще раз – Господи, мне уже эти военные правила осточертели, а я в них еще толком и не влился – я выбежал с веранды, потряхивая за спиной суточной провизией в рюкзаке. Столовая, конечно, кормит тех, кто в наряде, но мне там предложить ничего не могли. И непременно обозвали бы балованным. А за глаза – сектантом.
Воскресенье, третье сентября. Поймав воздушный поцелуй от Рины – на всякий случай она еще и перекрестила дорогу – я отправился не спеша на работу. Не спеша, потому что плевать я хотел на их пунктуальность, которая касалась кого угодно, но не кричащих больше всех о пунктуальности офицеров. Что ж, сердце у меня каменное, должно выдержать брызжущие слюной физиономии.
Навстречу, весело хихикая и держась за руки, шагали четыре девочки, лет десяти-двенадцати. Они щебетали, как соловьи со своими предрассветными балладами, перепрыгивали выбоины сельской дороги, и просто радовались жизни. И выходным, даже несмотря на то, что через пять часов они закончатся теплой постелью, а завтра наступит очередная неделя промывания мозгов школьной программой.
– Куда это вы, дядя Кирилл? – спросила одна из них, невысокая, с красивой улыбкой и двумя большими передними зубами.
– На работу, – я театрально развел руками. – Никогда, девчонки, не идите в армию. Заклюют!
Они дружно посмеялись, пожелав спокойной смены.
Хорошие дети, искренние. Помимо тех, кого мне доводилось видеть: диких, дерганных, зомбированных планшетами и смартфонами, при чем возраст колебался от трех до шестнадцати. Эти девчонки, похоже, не заморачивали свою голову черным зеркалом, не окунались туда с головой, как в бездонный водоворот информации, а просто гуляли по улице, веселились, обсуждали то, что обычно обсуждают двенадцатилетние девочки. Одна из них была помладше, но увлеченно слушать и вставлять время от времени реплики ей возраст не мешал.
– Спасибо вашим родителям, что нормально воспитали, – сказал им на прощанье, но компания скрылась за поворотом, где, как я заметил, проходя до этого мимо, меланхолично пожевывали траву две лошади в ухоженном дворике.
По дороге я забежал к Сирене, быстренько покормил ее, как рассказывал Игорь, погладил
Сирена проводила меня безумным мотанием по сараю, который трясся так, что будь неподалеку какая-то бабка – с охами свалилась бы на пол или убежала бы в дом прятаться под стол, рассказывая потом на лавочке подругам о жутком землетрясении, минимум баллов в шесть.
"Как там наша Яра?" – всплыло вдруг у меня в голове. Скучает ли, услышала ли бабушка наши просьбы или пропустила, как всегда, мимо ушей, разрешая нашей дочери бегать в тесную, забитую хламом и тряпьем комнатку, в которой милая тётя (когда она уже свалит оттуда) включает дебильные познавательные программы на ютубе, где разве что презерватив надевать на банан не учат? Она, Яра, ведь совсем маленькая. Почти четыре года, но все равно маленькая наивная девочка, любящая своих родных. А сейчас ей даже со сверстниками толком не поиграешь. Достигнув того возраста, когда они могут ходить, бегать и сознательно играться с другими, не отнимая игрушки и не сидя в песочнице с крокодильими слезами, потому что чей-то ребенок бьет его лопаткой по голове уже десять минут подряд, начинают проясняться некоторые детали их маленького, но вполне сформированного общества. Эти детали бросаются в глаза только взрослым и то, если они наблюдают, а не подают пример отпрыскам, безостановочно водя пальцами по экрану. Например, в детские игры старшим лучше не влезать. Вообще. Иначе подобные прогулки напоминают "время для отдыха на свежем воздухе", как это принято делать в тюрьме. Надзиратели контролируют каждый шаг своего пухлого любимчика, и не дай Бог кто-то косо взглянет в его сторону – разъяренный родитель мчится к трехлетнему обидчику как бык на тряпку, перебирая в голове всевозможные болевые захваты и приемы. Потом детей обзывают дикими и необузданными, пока с ноздрей вырываются яростно струи пара, как в мультиках показывают; своих детей они, естественно, контролируют после таких инцидентов еще больше и впредь играются лишь с теми, кого, судя по поведению, дома пичкают барбитуратами, а вместо леденцов угощают «димедролом». Недоуменный ребенок учится у родителей, что так положено. Это же взрослые, им наверняка видней! А я что? Я, вон, пойду песок поем.
Поэтому, правило номер один я усвоил навсегда: дети должны играться сами, и вмешиваться нужно лишь в крайних случаях, когда дело доходит как минимум до лопаткоприкладства. И достаточно переключить их внимание на что-нибудь другое – тогда проблемы, в основном, решаются без потерь. Ибо объяснять ребенку, что так делать плохо, бесполезно. То же самое, что заядлому курильщику о вреде сигарет рассказывать.
Погрузившись в чертоги разума, я вылез оттуда лишь возле части. Вернее, меня вытащил настойчивый автомобильный визг колес и слишком быстро приближающийся капот серого седана. Я даже не успел сообразить, что происходит, но в голове из подсознания вылетела единственная фраза: мистер Мерседес. Наверное, у машины хорошие тормоза, иначе я бы рассматривал сейчас мир расплющенными глазами.
Дверца со стороны водителя резко открылась. Выбежала женщина в сером спортивном костюме "Адидас".
"Оригинальный, наверное" – подумал я.
– Боже мой, с вами все в порядке?! – женщина трогала меня со всех сторон; убедилась, что кости на месте, не валяются позади меня в нескольких метрах, а перед ней лишь телесная оболочка, не успевшая упасть. Повернулась к Мерседесу, бегло осмотрела капот. Ни царапины. Да и смог бы я как-то повредить такую машину?
– Все ок, – все, что я смог выдавить из себя, хотя в голове будто рой мыслей разворошили. Хорошо, что за рулем женщина, не то я бы сейчас лежал на асфальте, осыпаемый градом проклятий, нехило пополнивших бы мой словарный запас, и щедрыми оплеухами от какого-нибудь бизнесмена, отличающегося от борова разве что жесткостью щетины.