О людях и зверях
Шрифт:
Изменилось с тех пор мало что.
– Встать!
Я подорвался вместе со всеми, будто кто-то крикнул: "Аллах акбар!". Разворачиваться к входящему в класс начальнику запрещалось. Эдакая лотерея: стоишь и гадаешь, кому сейчас поклоняются простолюдины, а звук каблуков отбивается в полу и твоей голове. Кто на этот раз?..
– Прошу садитесь.
Тот самый грубый голос со свистящими нотками. Зам командира.
"Может Рина с кем–то познакомилась, раз восприняла все без истерики? Я бы взбесился на ее месте" – размышлял я, пока начальник не раз подстреленной задницей
Сели.
Тут оно и началось. Детский сад. Утренник.
– Товарищ полковник, разрешите…
– Товарищ полковник…
– Това…
– Тишина!
Полковник стукнул по столу открытой ладонью. Ему бы щепотку силы халка и людей отбросило бы волной. Да и самого халка тоже. А если бы и дохнул еще…
– По одному. – Он откинулся на спинку, закрыл глаза, пробуя комфорт на вкус. Скривился. Но не от комфорта – понимали все. От похмелья. – Лукавый. Ты первый.
Худой и немного сгорбленный кверху – прямо как коса Старухи – подполковник встал с места, втиснулся тощими формами в проем между спинками и партой, подошел к тумбе. Мне он показался замученным ребенком, которому выдали форму, берцы и лишних сорок лет, и этот ребенок хочет заплакать на всю глотку от подобной несправедливости, но не может – вокруг много взрослых. Будут смеяться.
– Приказ начальника центра обучения служебных собак номер двести двадцать один. Приказываю назначить следующих военнослужащих в суточный наряд на субботу и воскресенье соответственно. Дежурный по части: майор Кричалов, старший лейтенант Алмазный.
– Я! – ответил каждый из них, привстав.
– Помощник дежурного по части: старший лейтенант Бевз, лейтенант Домс.
– Я! – повторил за Игорем Бевз.
Я так и остался сидеть с перекошенным ртом. Будь здесь медик, сразу заподозрил бы инсульт.
– Лейтенант Домс! – лицо Лукавого напялило борзую маску. – Вам особое приглашение?
Я встал как в тумане. Не помню, крикнул ли "я", как это сделали до меня, но подполковник отстал и продолжил зачитывать список.
– Какого хрена…
– А ты как хотел, – прошептал Саша. – Меня специально поставили с субботы на воскресенье, чтобы я тебя просветлял. Не переживай, там не сложно.
– Мне плевать, сложно или нет. Какого хрена они меня влепили на выходные. Я только на службу приехал, а они…
Бевз хмыкнул.
– А ты как хотел? Раз служишь, так служи. Надо было учиться, раз не нравится. Терпи, Кирилл. К тому же, – Саша притих на немного, потому что полковник стал приглядываться в нашу сторону, – все не так плохо. Ты получишь выходной за наряд, плюс меньше движняка в воскресенье. А в понедельник с девяти до часа будешь дрыхнуть как миленький.
– Мне всю ночь не спать? – спросил я, спрятавшись за спиной какой-то женщины спереди.
– Можешь не спать, конечно. Но наутро тебя снимут с наряда и в пять вечера ты опять заступишь. Так что не советую.
Зачесался затылок, словно кто-то сверлил его взглядом с самого начала читки. Кому там мои мозги интересны?
Обернулся. Несколько военных выпучились на меня: кто с интересом, кто с ухмылкой, мол, какой ты военный, весь в пушке
Кто-то явно сверлил. Да еще и дурное предчувствие червем точило грудь как яблоко.
– Домс!
Опять я. Чуть что, сразу Домс. Нашли козла отпущения.
– Да, – обернулся я к столу. Теперь не поймешь, кто пялился, ибо стали пялиться все.
– Все интересное здесь, лейтенант, – прохрипел полковник.
"Я уже понял".
– Выходите.
– Слушаюсь.
Лукавый тоже смотрел, как я выходил с ряда, как шагал, нервничая, к главному столу. Он лыбился жалкой ухмылочкой, обозначавшей лишь одно: есть кто-то слабее его, над кем он имеет призрачную власть, кем он может командовать или кому – с громаднейшим, вплоть до оргазма, удовольствием – можно влепить наряд на выходные.
– Кхм… – я прочистил горло, а в голове сразу мелькнуло: раз-раз, проверка микрофона. Ощущение те же, что и перед выступлением: кулиса прячет тебя от зрителя, но лишь иллюзорно, ведь все знают, что сейчас ты выбежишь на сцену в украинском костюме и начнешь плясать гопак. Нервы каждый раз дают о себе знать. Легкая безусловная дрожь покрывает тело, но убежать не хочется, а поскорей сделать шаг вперед, выскользнуть из-под кулисы. Раскрыться и, наконец, успокоиться, отдавшись музыке, танцу и взрывному адреналину. Здесь же, в битком набитом классе, стоит только раскрыть рот и…
– Меня зовут Домс Кирилл. Кто-то меня уже знает, но это неважно.
Народ оживился. Видно, моя речь немного отличалась от общепринятой.
– Мне двадцать четыре года. Жил в Виннице, учился в столице на ветеринара, но, судя по всему, жизнь дала трещину, раз уж я оказался здесь.
Зал робко захохотал. Я чуть-чуть расслабился в свой первый в жизни стенд-ап. Похмельный ведущий позади меня не объявил окончание минуты – можно продолжать.
– Женат. Есть дочь, ей три года. Что еще? Вегетарианцы…
Я специально сказал это, чтобы прочитать в глазах большинства вопрос: "Сектант, что ли"?
– …уже два года. Если кому интересно, дочь вегетарианка с рождения. Жена – пять лет. Как видите, пока от анемии не умерли. Надеюсь, что не умрем.
– Домс. Не неси ерунды. Заканчивай, – махнул рукой полковник.
Я кивнул.
– В администрации меня назначили сюда на должность преподавателя кинологических дисциплин, хоть по кинологии я могу сказать только одно: это наука о собаках.
Люди, не стесняясь, засмеялись. Вот оно, то что я говорил: тешатся со зверька. Ну что ж, тогда ловите последнюю вишенку, раз уже мне ни отпуска, ни выходных:
– Если все будет хорошо, в скором времени постараюсь уволиться.
Вдруг выключили звук. Военные застыли, будто время остановилось и с подобным удивлением уставилось на меня.
О, да-а, я никогда не забуду стереотипные печати на их лицах. "А квартиры дождаться? А льготы? Тебя же одевают, обувают! А зарплата! Где ты еще восемь тысяч возьмешь? Или сколько ты там зарабатываешь… Погоди, а пенсия?! Это ж пенсия! В сорок лет уже сможешь заниматься чем угодно! Ну в сорок пять пускай, но это же стаж… Совсем дурак…"