О людях и зверях
Шрифт:
– Что значит перенесли? Так тебе дали отпуск или нет? Нам до конца контракта без отпуска сидеть?!
Завелась. Как я и предполагал.
– Рин, послушай. Никому не дают. Вообще. Я выпрашивал, ссорился с отделом кадров, а они только руками разводят. Мол, командир дал команду. Что я могу сделать?
– Вот именно. Ты ничего не можешь.
Бросила трубку. Вот, собственно, и все. Первую волну я отбил. При благополучном раскладе и правильных действиях с моей стороны, их останется только две. Все уже проверено.
Пока я возвращался на цикл, то никак не мог выбросить из головы одну мысль: правильно
А может до задницы гороскопы и стоит наконец-то признаться, что я очередная безвольная жертва системы.
– Домс!
Я еще не развернулся, но уже почувствовал, что говорит как минимум заместитель командира. Голос грубый, немного свистящий и тяжелый. Как кувалда.
Почти угадал. Замкомандира. Правая рука. Или левая – зависит от предпочтения высшего начальства.
– Здравия желаю, товарищ… полковник.
Если ты не военный и тебя угораздило попасть в их болото, первое знакомство всегда начинается с заминки, так как разглядеть звание на тусклых погонах редко когда удается сразу.
Это был статный мужчина, вытесанный из камня без лишних штрихов, грубо, на скорую руку. Он тоже был усатый, но усы ему шли. Глаза усталые, кожа на лице шарпейная, с легкими красными прожилками на щеках. "Они все такие" – подумал я. "Начиная с двухзвездочных". Наверное, он был единственным, на ком форма сидела как литая, будто полковник родился не в рубашке, а в кителе, и как минимум старшиной. И в берете.
– Вы… сегодня должны… на читке наказов… представиться, – сказал он. Дышал полковник грузно и тяжко, как далекий родственник Дарта Вейдера. Неужто бежал за мной всю дорогу?
– Готовы?
Помедлив немного, я кивнул. Уже на пятый день ношения пограничной шкуры я понял, что здесь любят, когда все исполнено, даже если ничего не начато и не будет начато вообще. Офицеры как женщины: больше любят ушами.
– Хорошо. Свободны.
Полковник похлопал меня по плечу – рука у него была крепкой как девяностошестипроцентный спирт – поправил зеленый пельмень и вальяжно направился к штабу, где его встретила молоденькая дежурная. Он улыбнулся ей зубами цвета сигаретных последствий. Она в ответ приложила правую ладонь к виску. Полковник дыхнул отстроченной смертью и поднялся на второй этаж в кабинет. Ступеньки под ним явно прогибались, хоть были каменные.
– Дойду я до цикла без приключений или нет? – пробурчал я.
Повезло. Добрался-таки.
Данила Иванович про мою задачу благополучно забыл. Правда, я подозревал, что он забил на нее, как и на меня. В цикле меня считали забавной зверушкой, над которой можно время от времени потешиться, и у которой, со слов моего начальника, не хватало военной изюминки. В принципе, он был прав: мой мозг был явно больше.
До обеда никто меня не потревожил и я наконец-то в третий раз смог узнать, что Сириус Блэк – крестный отец Гарри Поттера.
Глава 5. Барашек Шон
Сразу после обеда весь цикл загнали на второй этаж в большой класс с проектором и пятью кожаными креслами, стоявшими за длинным прямоугольным столом в конце. Нет, кресла не стояли спинкой к людям и не разворачивались на понравившийся голос из зала. В нем не сидели члены жури развлекательного шоу, по крайней мере не жури. Одно кресло – центральное – для папки-командира, остальные – для его апостолов. Эдакая "тайная читка", если бы Микеланджело в наше время топтал берцами плац .
Возле стола – тумба для выступлений. Там, как на утреннике, взрослые читали с листочка кто должен заступать в наряды на выходные и что хорошего и плохого случалось за неделю. В основном случалось плохое.
– Садись, скоро начнется. – Бевз похлопал по сиденью, сам же уселся в пятом ряду у стены. Я еще с университета запомнил, что если долго просидеть прислонившись к стенке, можно стать незаметным для преподавателей.
– На что похожа читка? – спросил я, кладя пельмень на парту.
– На шоу умственно-отсталых. Не хватает только двух ведущих карликов. – Бевз был серьезен, как кресло командира. Взглянув на мой берет, он нахмурился.
– Убери.
– В смысле?
– Со стола убери. Не принято головной убор на стол класть – голова будет болеть.
– Глупые у вас тут предрассудки, – сказал я, но берет спрятал. Не из–за суеверности, просто чтобы не трогали дурацкими просьбами.
– И телефон на беззвучный поставь.
– Хорошо.
Я выставил телефон на парту, сбавил звук оповещений до минимума, оставив вибрацию. И кто бы мог подумать: эта дребезжащая коробочка тут же дала о себе знать.
В классе еще шумели – значит, среди гомона можно затеряться ненадолго в разговоре.
– Солнышко, у меня сейчас читка начнется. С минуты на минуту. Я перезвоню, когда выйду отсюда, хорошо?
– Да, конечно. Целую тебя, – спокойно ответила Рина и выключилась.
Так же спокойно она вела себя на обеде: приготовила превосходный овощной суп, не набросилась с порога, проклиная меня за то, что я не добился отпуска. За столом она взяла меня за руку и сказала, что все понимает и что она немного погорячилась тогда, по телефону. А еще не возражала, когда я заикнулся об Игоре и Саше Бевзе, наоборот, настояла на том, что отказывать нельзя, так как никогда не знаешь, кто поможет тебе. Я, честно говоря, был поражен, но не подавал виду, не хотел затрагивать те болящие струны, на которых играла военная шушера. Уходя с обеда, она поцеловала меня, поправила воротник кителя, погладила по берету (наверное так делают все жены пограничников – отсюда и прилизанный пельмень) и сообщила, что посмотрит билеты на сегодняшний вечер или на завтра на утро. Хотя бы на два дня уедем с этого унылого куска Украины, о котором еще в пятнадцатом веке писали: шестьсот овец, две корчмы и сплошные войлохи. А четыреста польских рыцарей, шагающих через Мостки в гости к туркам, охарактеризовали поселок изящнее, чем это сделал бы самый лучший современный комик: пустое место, где не видно ни одного живого человека. Наверное, в лесах прячутся. Да еще и река эта – Рата.