Оберон - 24. Трилогия

Машков Александр Иванович

— Наконец-то! — сердито сказала она, — Пошли скорее!

— Куда ты торопишься? — удивился я, — Там же время не идёт!

— Зато здесь идёт! Да! Зачем ты дверь исцарапал? Тоже от испуга?

— Какую дверь? — удивился я, — Не трогал я никакую дверь! — я посмотрел на дверь, ведущую в мою комнату, и замер: на ней были явственно видны следы когтей и клыков.

— Катя! — севшим голосом спросил я, — Ты видела у меня такие когти и клыки?

— Ты хочешь сказать… Пошли скорее! — Катя схватила меня за руку, потащила к двери, ведущей в наш

Мир.

Глава четвёртая,

В которой мы возвращаемся домой

Мы открыли дверь, и я провёл Катю в одну из комнат нашей квартиры, на сотом этаже.

— Антон! — сурово спросила Катя, — Кто там был?

— А я знаю?! Я думал, что это просто Страх! Вторую ночь я совершенно не помню, очнулся с простыней во рту, и мокрый!

— Больше я тебя не оставлю одного! Тебя съедят, что я буду делать? — я удивлённо посмотрел на Катю:

— Ты так шутишь?

— Какие шутки?! Мне без тебя не выбраться! — я открыл дверь в коридор, где нас уже ждали Май и Алия, и пошёл к себе, извинившись перед братом и сестрой, сослался на сильную усталость.

В своей комнате я разделся и лёг на диван, пытаясь привести мысли в порядок. Ничего не получалось, от мысленных усилий я устал и задремал.

Разбудил меня Май.

— Тон, пора идти, обедать. — Я потянулся и сказал, что мне надо сначала помыться и одеться.

Май согласился и ушёл, а я отправился в душ. Хорошо отмылся, с ностальгией вспоминая, как меня мыла Катя, потом относила на руках в постель, пела колыбельную.

Я даже немного смирился с её выходкой.

Оделся в лёгкие белые шорты и рубашку-поло. Осмотрел себя в зеркале, даже понравился себе, думая, что девочки все были бы мои.

Так я и вышел, в столовую. Стол был уже накрыт, ждали только меня.

Я подошёл, отодвинул стул, собрался сесть.

— Стоять! — негромко, но тяжело сказала Катя, сидевшая во главе стола, — Что вы себе позволяете, Антониэль? Идите, переоденьтесь, как подобает, и больше никогда так не делайте! В следующий раз останетесь без обеда!

Я тупо смотрел на Катю, ничего не понимая. Кто это меня тут строит? Ярость затмила мне взор:

— Да пошла ты!.. — я сдержался от дальнейших эпитетов, изо всей силы пнул стул и, прихрамывая, ушёл к себе в комнату. Там, тяжело дыша от злости, подошёл к окну, смотрел на город, и не видел его. Все эти красоты я променял бы на Славутич. Только без ночной пустой квартиры, где материализуются Страхи.

— Антон! Ты что себе позволяешь? — вошла разгневанная Катя.

— Извольте выйти вон, и не входить ко мне без стука! — сквозь зубы процедил я, с ненавистью глядя на Катю.

Катя посмотрела мне в глаза, побледнела, и вышла.

Я так и стоял возле окна, никак не мог успокоиться.

В дверь тихонько постучали.

— Войдите! — сказал я, ожидая увидеть Катю, но вошёл Май, оглянулся, и завёл Алию. Я улыбнулся, увидев Алию в полукомбинезончике, увешанным такими же железками, как у меня.

Алия подбежала ко мне, взяла за руку,

стояла и молчала. Май встал с другой стороны, тоже в такой же одежде. Мне стало тепло и спокойно: мои братик и сестрёнка старались меня успокоить, наделяли меня уверенностью, что они соскучились по мне и очень меня любят. Причём Алька любила меня не как братика, а как друга.

— Тоник, ты кушать хочешь? — спросила меня Алия, вынимая откуда-то из бесчисленных карманов яблоко.

Я протёр его руками и вгрызся в сочную мякоть.

— Вы гулять собрались? — спросил я.

— Нет, что ты! Мы к тебе пришли.

— Не хотите гулять? — удивился я.

— Хотим, но нас не отпустят, — сказал Май.

— Что значит, «не отпустят»? — удивился я, — Детям положено гулять, иначе они будут худыми, бледными и невесёлыми. Иди, Алька, скажи нашей домомучительнице, что мы идём гулять, а я пока переоденусь.

Алия убежала. Я доел яблоко, оставив огрызок на столе, и переоделся в полюбившийся мне полукомбинезончик.

Постучались в дверь, я разрешил войти. Вошла Катя, с царственной осанкой, и, глядя поверх моей головы, сказала.

— Никто никуда не пойдёт, пока Антониэль не пообедает. А не пообедает он до тех пор, пока не научится себя вести в приличном обществе.

— Я уже пообедал, — сказал я, бросая Кате под ноги, огрызок яблока, — и кто это здесь приличное общество, прости…господи?! — я смотрел на Катю полным презрения взглядом, вспомнив все свои последние унижения.

Катя вспыхнула, посмотрела на меня, ставшим вдруг беззащитным, взглядом, от которого мне её стало, невыносимо жаль. Но я продолжал:

— Обед будете привозить сюда, на сервировочном столике, госпожа гувернантка, а сейчас мы пойдём на положенную нам прогулку.

— Да делайте, что хотите! — в сердцах сказала Катя, — Ты же собрался писать на меня докладную? Можешь не стараться, я сама напишу рапорт. Не пойду с тобой больше никуда! — Катя развернулась и убежала. Я даже мысленно кинулся за ней, но сдержался, вовремя вспомнив, как она растоптала сказку, которую мы придумали вместе с ней. Она и придумала, а я слишком увлёкся.

— Пошли, — сердито сунув руки в карманы, сказал я. Ребята послушно двинулись за мной.

Бегать совершенно не хотелось, мы пошли лёгким прогулочным шагом, я решил сводить всё-таки ребят в зоопарк. Скоро мне идти просто так наскучило, я пробежал вперёд, спрятался на детской площадке, выхватил бластер, направил его на брата с сестрой и приказал:

— Руки вверх! Сдавайтесь! — но мой противник сдаться не пожелал, они раскатились в разные стороны, и, пока я следил за ними, разбежавшимися глазами, кто-то сделал мне подсечку, я упал, на меня навалилось худенькое тельце. Я вывернулся из-под Альки, Алька со смехом бросилась от меня бежать, я за ней, но мне поставили подножку! И я загремел прямо на жёсткую дорожку локтями и коленками. С трудом я сел, стал зализывать раны на коленках.

— Май! Зачем ты так? — укоризненно спросила сестра.