Обещай мне эту ночь
Шрифт:
Последняя ночь…
Это утро.
Венчание.
О, милостивый Боже, сущий на небесах, она выходит замуж. За Джеймса Шеффилда. В часовне Уэстон-Мэнор.
Это было все, о чем она мечтала, и все же ничуть не походило на то, как она это себе представляла. Не то чтобы она и вправду пыталась это представить, но она была уверена, что люди вокруг будут улыбаться. Вместо этого ее мать и Оливия всхлипывали, прикрываясь носовыми платками. Отец мрачно поглядывал на жениха, имевшего вид человека, которого ведут на виселицу. А тонкие губы викария застыли в своем обычном ханжеском
К тому же Иззи ожидала, что ее брат тоже будет присутствовать на венчании, что Генри будет шафером на их с Джеймсом свадьбе, но он еще не вернулся из Шотландии. Младшим, Лии и Дженни, разрешили присутствовать на церемонии, взяв с них обещание хорошо себя вести, но, возможно, глядя на взрослых, они казались необычно подавленными.
«Если бы знать, что свадьба будет такой унылой, стоило бы одеться в черное», — в досаде думала Изабелла, борясь с желанием броситься прочь от алтаря. Ярко-желтое платье, которое она выбрала, казалось неуместным. Изабелла, улыбнулась, но улыбка увяла, когда викарий спросил Джеймса:
— Берешь ли ты эту женщину в законные жены? Будешь ли ты любить, почитать и оберегать ее и в болезни, и в здравии и, отвергая всех остальных, хранить себя только для нее одной, пока вы оба живы?
Иззи повернулась к Джеймсу. В своей элегантной белоснежной рубашке и желтовато-коричневых бриджах он выглядел таким красивым, каким не имеет права быть ни один мужчина. При мысли о том, что скоро он будет принадлежать ей, у Иззи перехватило дыхание. О, она прекрасно знала, что, согласно законам церкви и государства, именно женщина становится собственностью мужа. В соответствии с этим теперь она будет принадлежать своему господину и хозяину точно так же, как ему принадлежат его верховые лошади и охотничьи собаки.
Однако Иззи никогда не придавала большого значения правилам, в особенности тем, которые нельзя было обратить в свою пользу. И когда Джеймс Шеффилд произнесет брачные обеты, он будет принадлежать только ей. Кем бы ни считался он в глазах Господа и людей, в душе она будет уверена, что он безраздельно принадлежит ей, точно так же, как она всегда принадлежала ему. После нескончаемого, казалось, молчания, когда в ее голове уже зародилась ужасная мысль, что он сейчас уйдет, Джеймс наконец громко произнес:
— Да.
Хотя и поморщившись от досады, когда викарий читал: «подчиняться ему и служить ему», Изабелла без колебаний тоже ответила:
— Да.
Иззи старалась убедить себя, что все эти обеты бессмысленны, в особенности когда ее жених не собирается выполнять свои. Но неожиданно она осознала, что готова кровью подписаться под каждым словом. Она будет принадлежать ему всегда, отныне и навеки, что бы ни случилось, пока смерть не разлучит их. Аминь.
Вернее, она будет принадлежать ему, если отец сочтет нужным ее отпустить. Викарий по меньшей мере дважды спросил:
— Кто отдает эту женщину в жены этому мужчине?
И хотя отец дал правильный ответ, он продолжал все так же крепко сжимать ее руку. Иззи уже начала подумывать о том, не следует ли ей высвободить руку. Но тут Джеймс нежно, но решительно взял ее за руку. Отец неохотно отпустил ее, но прежде
— Что бы ни случилось, мыс матерью будем всегда тебя любить, и этот дом всегда будет твоим.
И Изабелла разрыдалась. Хотя ей даже не было грустно. Отцовские слова будто сломали некую преграду, высвободив этот бесконечный поток слез. Надо было остановиться. Ведь это ее венчание.
— Иззи?! — воскликнул ее отец с тревогой, но и немного… смущенно?
— Со мной… ик… все… ик… в порядке! — захлебываясь, вымолвила она, причем в конце фразы прозвучало нечто среднее между стоном и криком.
Очевидно, нервозность ситуации подействовала на жениха так же, как на невесту, потому что Джеймс внезапно расхохотался — громко, безудержно, взахлеб, что заставило Иззи, викария и всех присутствующих усомниться, все ли у него в порядке с головой. Он хохотал так, что согнулся пополам и из глаз его хлынули слезы.
— Ну вот… теперь… теперь мы оба… плачем, — задыхаясь, произнес он.
Викарий был страшно недоволен.
— Брак — это таинство, — назидательно произнес он. — Благочестивый союз. Вступать в него нужно серьез но и рассудительно, в страхе Божьем, а не легкомысленно или ради удовлетворения своих плотских похотей.
— Мама, что значит «плотских похотей»? — громко прошептала Дженни.
— Это то, почему мама с папой запирали свою дверь на ночь, чтобы ты не могла войти и спать с ними, — ответила Лия.
— Но миссис Дэниелс сказала, что они просто играли в очень серьезную игру бакгаммон [4] .
— Б-бакгаммон? — сквозь смех повторил Джеймс.
Сдавленный стон донесся с передней скамейки. Изабелла не разобрала, кто его исторг — мать или отец. И тут она тоже начала смеяться. Сначала неуверенно улыбнулась, потом тихонько хихикнула, а затем разразилась восхитительным радостным смехом, который согрел ей душу и успокоил ее измученное, израненное сердце. Пока ты способен смеяться, надежда жива.
4
Бакгаммон — триктрак для двоих, настольная игра, напоминающая нарды.
Постепенно все успокоились — за исключением Дженни. Она продолжала допытываться, почему все смеются, пока Лия с тяжелым вздохом, который заставил ее казаться гораздо старше своей сестры-близнеца, не взяла ее за руку и не вывела из часовни. Викарий откашлялся, прочищая горло, и начал громко читать из молитвенника.
Они оба по очереди повторили свои обеты, но когда Джеймс повернулся, чтобы достать из кармана кольцо, Изабелла заметила предательские морщинки в уголках его глаз, свидетельствовавшие о том, что он едва сдерживает смех. В ответ радость взыграла в ее груди, но она сразу угасла, когда Джеймс надел ей кольцо на палец. Они оба были без перчаток, и прикосновение его пальцев к ее обнаженной коже вызвало жаркую волну, прокатившуюся по всему телу. По его участившемуся дыханию Изабелле стало понятно, что и Джеймс почувствовал то же самое.