Оборотень на щите
Шрифт:
Света резко выдохнула. Ядовито бросила:
— Так вы помогать?
— А что в этом дурного? — просто сказала Сигвейн. — Или ты не встаешь по утрам, морщась от боли? Но если тебе это не по нраву… верни оборотню человеческий облик и держи его на своем ложе. Пусть он втискивает всю похоть в твое тело. Терпи, не вставая с постели, жена волка.
Лунный волк был смущен.
От рыжей самки, которая была его — и не его, потому что принадлежала тому, другому — тянуло ревностью. А
И волк понимал, что рыжая злилась на него. Из-за его забавы со светлой самочкой.
Однако это было несправедливо. Рыжую нельзя подгребать под себя, пощелкивая клыками — тот, другой, этого не простил бы. Но никто не имеет права требовать, чтобы он не трогал свободных самок, которые бегают вокруг. Да еще ради самки, которая не совсем его. Которую надо защищать, но не подгребать под свое брюхо.
Рыжая, поговорив с чужой самкой, чья грива отливала темным огнем, вдруг присела. Выронила светящийся шарик и вцепилась в шерсть под его ушами. Пролепетала на человечьем наречии:
— Ульф, вернись.
Лунный волк мотнул головой, стряхивая с себя слабые ладони. И лизнул рыжую в лицо. Вкус ее губ ему понравился…
Но внутри кто-то дернулся, яростно и судорожно. Волк тихо зарычал. Следом ощетинился, пытаясь удержать того, кто рвался сейчас наружу.
Сигвейн, стоявшая в паре шагов, быстро сказала:
— Может, попробуем по-другому? Сумеешь повязать ему на лапу мою прядь?
Альвийка схватилась за нож, и Ульф снова зарычал, но уже громче. Сигвейн, отрезав локон из своей гривы, торопливо набросила его Свете на плечо. А сама резво отступила.
— Ульф, — срывающимся голосом попросила Света. — Стоять тихо.
Пальцы дрожали, пока она отлавливала прядь, рассыпавшуюся на волоски. И сворачивала из нее петлю. Потом Света схватила волка за лапу. Потянула к себе, глупо бормоча:
— Тихо, Ульф. Дай лапка.
Под шерстью подрагивали твердые мышцы. Лапа, обхватом в руку взрослого мужчины, казалась стальной. Но через несколько секунд она все-таки поднялась. И Света, поспешно накинув на лапу петлю, затянула узел. Затем снова ухватилась за холку Ульфа. Отрывисто попросила:
— Вернись. Вернись.
Круглые янтарные глаза горели под молочно-серыми веками. Время тянулось, струилось под ледяными порывами ветра, дувшего с моря…
А потом в свист ветра вплелся хруст костей. Морда волка смялась, перетекая в подобие лица, и Ульф обернулся полузверем. Тут же, стоя на четвереньках, коснулся косматой щекой ее руки — которую Света так и не отдернула.
— Прости, — буркнул оборотень, уже пряча глаза.
Она молчала, не зная, что сказать. Вроде и предал… но предал-то не Ульф. А волк, занявший его место.
Виноват ли Ульф, что зверь наконец вырвался? Он годами жег себе кожу серебром, чтобы не выпустить волка. И теперь с ним приключилась беда, подстерегающая каждого оборотня…
Света
Он голый, стрельнуло в уме у Светы. А Сигвейн стоит и смотрит. То, что случилось, гадко. Грязно. Но Ульф ей не чужой, и сейчас он в беде.
В следующий миг Света шагнула вперед. Обняла Ульфа, прикрыв его своим телом. Руки оборотня сразу сомкнулись на ее спине, и перед глазами у Светы оказалась широкая грудь, с которой быстро исчезала шерсть.
— Вот и хорошо, — радостно объявила Сигвейн, стоя в пяти шагах от них. — Веди его к себе, жена волка. И стереги до утра. До завтра, Ульф.
— Да, — отозвалась Света, отчаянно желая, чтобы альвийка поскорей ушла.
Она не видела, как Сигвейн за ее спиной провела пальцем по губам, глядя в глаза Ульфу. И тот согласно шевельнул бровями, уже проступившими на очистившейся коже. Затем альвийка растворилась в темноте.
— Я тебя понесу, — глухо уронил Ульф. — Ты замерзла, Свейта. Если позволишь, конечно.
И Света опять согласилась:
— Да.
По крайней мере, он вернулся, раздавлено подумала она. Снова разговаривает…
Ульф молча поднял ее на руки и зашагал прочь. Шарик альвова огня, забытый в траве, сиротливо рассеивал мглу за его спиной.
Всю дорогу к женскому дому Свейта молчала. Лишь у самой двери она спросила:
— Как прядь терять?
Ульф остановился перед входом, пытаясь вспомнить, как это было. Когда он уходил с Орвид из дома волчьего хирда, прядь еще стягивала запястье.
А потом они отошли подальше, и альвийка скинула одежду. Но тело Орвид, хрупкое, нежное, с золотистой порослью под животом, ему не понравилось. Почему-то. После этого кожа на руке остро зазудела. Он вроде потянулся, чтобы почесать…
И обернулся до конца. Разом, мгновенно.
— Сам содрал, — признался Ульф.
Ревности в запахе Свейты прибавилось. Но вместо злых слов она схватилась за ручку двери, перед которой Ульф стоял. Потянула, открывая — и он шагнул в дверной проем.
Больше они не разговаривали. Ульф не знал, что сказать. Врать не было смысла, она все видела. Он забавлялся с другой бабой…
Медленно потянулось время. Горел альвов огонь, Свейта смотрела на него со своего конца кровати. Глаза ее понемногу заплывали краснотой, но она не сдавалась. Сторожила его истово. А тело Ульфа под ее взглядом каменело от желания. Он терпел, укрывшись покрывалом. Память о собственной вине жгла, только это и помогало…
Но под утро, когда в окне уже выцвела ночная темень, Свейта все-таки уснула. И Ульф поднялся с кровати. Отыскал чистую одежду, побежал в баню — голышом, легко уходя с дороги заспанных рабынь, спешивших на кухню и в коровники.