Оборотень на щите

Федорова Екатерина Владимировна

В груди тут же скребнула боль, и Света резко развернулась. Зашагала к кухне. Но чем дальше уходила, тем сильнее хотелось обернуться. Посмотреть, там ли еще Ульф, не ушел ли?

Затем за спиной неожиданно пробормотали:

— Свейта.

И она все-таки обернулась.

С прошлого вечера Ульф изменился. Суше, тоньше стали губы, в углах глаз наметились морщинки. И голову он держал ниже, чем раньше. Смотрел так пристально, как умеют только звери.

— Нам нужно поговорить, — бросил Ульф. — Ты шла к кухне?

Позволь… позволь мне, как прежде, принести тебе еду. Если ты согласна, подожди меня в опочивальне. Я приду, и мы побеседуем.

Света стояла, застыв. Сказать хотелось многое. Оскорблено отказаться, гордо уйти…

Но янтарные глаза угрюмо горели, и обида, раненая гордость, ревность — все под этим взглядом распадалось на горячие осколки. Которые по-прежнему жгли разум, но не заслоняли главного.

Им действительно нужно поговорить.

— Я ждать, — коротко уронила Света.

Затем развернулась и пошла к женскому дому. А переступив порог опочивальни, вдруг кинулась к кровати. Схватилась за покрывала и сдернула их, кривясь от мысли, что Ульф лег в эту постель после альвийки…

Когда Ульф вошел, держа в руках блюдо и кувшин с чашей, Света уже закончила перестилать постель. И стояла у окна, глядя на ленточки дыма, мягко колыхавшиеся над крышами крепости.

— Я помыл чашу, как ты любишь, — тихо проговорил Ульф. — С мылом.

Он сгрузил принесенную снедь на край кровати. И Света, уже отходя от окна, бросила взгляд на блюдо.

Булочки с грушами и медом, украшенные ломтиками свежесбитого масла, сыр сладкий и сыр острый, пара осенних яблок. Ничего лишнего. Только то, что ей нравилось…

— Говорить, — потребовала она, встав в паре шагов от Ульфа.

И замолчала, глядя ему в глаза.

— Говорить, — быстро согласился Ульф. — Я бы прыгал вокруг тебя, вымаливая прощение, будь я его достоин. Но случилось то, что случилось. Мне не хватило ума, чтобы удержать свою похоть в узде. Теперь надо обсудить твое будущее. Я в любой день могу обернуться окончательно и бесповоротно, прошедшая ночь это доказала. Ты помнишь, куда я спрятал вещи, принесенные сюда?

Света кивнула.

— Хорошо, — до жути спокойно сказал Ульф. — Достань оттуда ключ от подземного хода темных альвов. И держи его всегда при себе. Прячь под одеждой…

Ульф вдруг смолк. Ноздри его трепыхнулись, и молочные брови сошлись на переносице. Следом он буркнул:

— Там, где раньше висел мой клык.

Света глубоко вздохнула. Этим утром, одеваясь, шнурок с клыком Ульфа она уже не надела.

— Я приду к тебе ночью, — натужно заявил оборотень. — Когда все уснут.

Света вскинула голову. Хотела возмутиться, но внезапно подумала — его нельзя отталкивать. Не сейчас, когда он может убежать к альвийкам, и там обернуться волком. Озвереть с одной из них…

Ее замутило, а Ульф торопливо добавил:

— Я

приду не для того, чтобы взять положенное мужу. Хочу отвести тебя в мастерские темных альвов, пока все спят. Покажу, как найти подземный ход — и как в него войти. Чтобы ты могла сбежать из крепости, если понадобится. Теперь поговорим о другом. Прежде я надеялся, что после моего оборота волки увезут тебя в Ульфхольм. А я доберусь до него на четырех лапах, и время от времени смогу видеться с тобой. Мне говорили, что в полнолуние даже обернувшиеся ненадолго становятся людьми.

Нет, Ульф, тоскливо мелькнуло у Светы.

Это несправедливо. Если кто и достоин в этом мире человеческого лица — то это он. Несмотря на измену…

Она прикусила губу.

— Но теперь я передумал, — неожиданно объявил Ульф. — То, что я сделал, перечеркнуло все. Дня через два сюда приплывут волки из Ульфхольма. Во всяком случае, я на это надеюсь. Приглядись к ним, Свейта. Если тебе кто-то понравится… нет, не нужно ничего говорить. Ни сейчас, ни потом. Мы все поймем сами. Просто помни, что ты теперь свободна. И должна выбрать тропу, на которую ступишь без меня. С волком, что тебе понравится, я поговорю сам. Увидимся ночью.

Потом Ульф вышел. Молча, ссутулившись и пригнув голову.

* * *

Придется ей помочь, безрадостно подумал Ульф, подходя после заката к женскому дому.

Помочь, подтолкнув в нужную сторону.

Он вспомнил, как пахла Свейта этим утром, сразу после его слов. Сквозь обиду и злость пробивалась позорящая его жалость…

Ульф сцепил клыки, опять подросшие во рту. Но дверь женского дома отворил мягко, неслышно. Прошагал по проходу, затем толкнул дверь опочивальни, в которой прежде обитала одна из жен конунга Олафа.

Свейта опять стояла у окна, глядя в темноту, подсвеченную далекими сполохами из ям с огнем. На скрип двери она обернулась.

И снова, как утром, в запахе ее горькими каплями потекла жалость. А еще там трепыхнулось желание. Вернее, отзвук того, каким оно было прежде. Увядающий, надломленный цветок…

— Дверь на ночь надо запирать, Холегсдоутир, — сухо бросил Ульф. — Иначе тебя навестят альвы. Не забывай, что радость от их объятий длится недолго.

Свейта сразу растерялась, это было заметно. Но возразила быстро:

— Я ждать тебя.

— Я умею стучать, — буркнул Ульф, уже отводя от нее взгляд. Потом приказал: — Пошли.

Следом у него была долгая дорога до мастерских темных альвов. И плыл рядом запах Свейты, шелестело ее дыхание — участившееся, потому что он шагал впереди. Похрустывала подмерзшая трава под ножками, ступавшими по-человечески неуверенно. Но это были ножки Свейты, и Ульф на ходу вспоминал, как мастерил когда-то для нее обувь. Пропуская тонкую щиколотку сквозь кольцо из своих пальцев…