Образцы народной литературы северных тюркских племен. Часть VII. Наречия Крымского полуострова (прозаические нарративы)

Радлов Василий

Немецкий ученый К.Райхл считает, что сюжеты некоторых лирических дестанов имеют много общего с сюжетами народных сказок, а из-за наличия стихов в текстах для этого вида сказаний подошло бы название «песня-сказка» или «сказочный эпос» (Райхл, 2008: 121). На это указывают названия дестанов: «Ашик Гарип и Шах Сине. Сказка и лирическая песня» или «Дахыр и Зёхре. Сказка и лирическая песня».

В произведениях подобного рода прозаические пассажи описывают происходящие события, а стихотворные фрагменты предназначены для лирических монологов и диалогов героев. Мы не взялись переводить все поэтические вставки и оставили только те, которые имеют сюжетообразующее значение.

Опубликованных образцов крымскотатарского романтического эпоса

очень мало 5 . Благодаря тому, что караимы записывали фольклор в семейных сборниках, дестаны сохранились в наиболее полном виде. Хотя нужно оговориться, что неизвестно, были ли они заимствованы у крымских татар или же переписаны из турецких литературных источников.

Крымская сказка

Сказки – самая многочисленная жанровая категория в нашем сборнике. Читатель найдет в книге ее различные типы: о животных, волшебные, религиозные и бытовые. К последнему типу относятся сказки о глупцах и хитрецах, образующие отдельные циклы. У крымских татар, как и вообще в тюркском фольклоре, очень популярны сказки о мудрых девушках и юношах.

5

К.Джаманаклы опубликовал четыре романтических дестана в сокращенной форме: «Къозукюрпеч», «Наркъамыш», «Тахир и Зухра», «Ашик Гарип» (2008: 346–381).

Часто приходится наблюдать переход бытовой сказки в анекдот. Возьмем для примера сказку «Ючкюндюр» (№ 1). Этот сюжет бытовал в Крыму также в виде анекдота (Коцюбинский, 1937: 191–193), но Радлов записал его в форме юмористической сказки. И наоборот, записанный Радловым анекдот «Старьевщик» (№ 13) у Кончевского был изложен как юмористическая сказка «С того света» (Кончевский, 1930: 5–10). Между анекдотом и юмористической сказкой разница количественная: анекдот о дураке кратко рисует глупость человека, сказка же состоит из цепочки смешных положений.

Не стоит забывать, что различные типы сказок не являются взаимоисключающими категориями. Помимо этого не всегда легко однозначно определить категорию, к которой относится то или иное произведение. У Радлова таких примеров немало. Часто сказка имеет «волшебное начало», но развивается и заканчивается обыденно (№ 29, 47, 51,48, 59).

Проблема классификации связана с вопросом о вариантах. У Радлова их несколько. «Носильщик» и «Носильщик и еврей» (№17 и 57), «Богатая девушка» и «Девушка, раздающая золото лопатами» (№ 3 и 52), «Безбородый» и «Безбородый и чабан» (№ 30 и 39), «Йирен Шешен» и «Султан Хасеки» (№ 63 и 85). Мы посчитали, что варианты не дублируют, а дополняют друг друга, поэтому сохранили их в нашем сборнике.

Сделаем несколько замечаний о заглавиях сказок. Поскольку несколько сказок имели одинаковое название (№ 14 и 27, № 17 и 57, № 18 и 67, № 39 и 41, № 63 и 66), во избежание путаницы, мы поменяли заглавия пяти сказок (№ 18, 27, 39, 57, 66). Подчеркиваем, что названия условны и сами по себе никакой фольклорной ценности не имеют.

Сказочный мир в сборнике Радлова

На данный момент не имеется научной литературы по крымскотатарской мифологии и демонологии. Поэтому мы вкратце обрисуем волшебных существ, которые встречаются в нашем сборнике.

Самое страшное существо в крымских сказках – аждаха, или аждаха-змей (слово и образ иранского происхождения). В тюркской мифологии это многоголовое чудовище, которое обычно представляется в виде дракона. Однако в этом образе не сплелись противоположные образы змеи и птицы: аждаха не летает. В мифологии тюркоязычных народов Малой и Средней Азии в аждаха превращается змей, проживший больше ста лет.

Нужно отметить, что в книге Радлова почти отсутствуют описания персонажей. У нас имеется только указание на его змеиную природу и большие размеры: «Это страшное существо было больше гор» (№ 19) и «Одна его

губа подметала землю, вторая протирала небо» (№ 44).

Сражение героя с аждаха, освобождение захваченной чудовищем воды и спасение дочери падишаха – миф, который встречается у многих народов. Этот сюжет очень популярен в крымской сказке. Остановимся на нем подробнее.

Во всех сказках нашего сборника перед схваткой между героем и аждаха завязывается стереотипный диалог: «Ах ты, сукин сын! Как тебе угодно сражаться: оружием или в рукопашном бою?» «Пусть родина твоего отца попадет под обстрел! Сразимся врукопашную». Сначала нужно отметить, что взаимные оскорбления героев характерны для богатырских сказок. Необходимо также пояснить вопрос о выборе оружия и неизменный ответ: «Сразимся врукопашную». Нет сомнений, что здесь речь идет о традиционном у тюркских народов состязании. Куреш – вид борьбы у тюркских народов, заключающийся в единоборстве двух противников с целью положить соперника на лопатки. Такие схватки могли длиться днями, поэтому в сказке «Младший сын падишаха» аждаха просит передохнуть. Этим же объясняется победа после сытной еды (слоеный пирог и стакан жира), которая придает герою силы. Этот мотив встречается и в башкирских сказках: «Вы будете бороться друг с другом; когда мой муж устанет, то позовет меня и скажет: “Принеси пищу”, и я принесу. Тебе дам такую пищу, которая прибавляет силы, а мужу своему дам пищу, которая убавляет силы» (Дмитриев, 1941: 39).

Необходимо также пояснить мотив «второго удара». Убийство дракона одним ударом меча и его оживление от второго – распространенный сюжетный ход сказки (Thompson, 1955–1958; 1989–2001). Когда герой рубит головы аждаха (в нашем сборнике их семь, сорок и сорок одна), он всегда одну оставляет. Чудовище умоляет героя срубить последнюю голову, но герой отказывается, используя шаблонную фразу: «Ты не пара быков моего отца». В других сборниках крымскотатарских сказок вместо словосочетания «пара быков» («чифт огюз») используется «пара глаз» («чифт козь») (Джаманыкълы, 2008: 49; Mahmut, 1991: 18). Возможно, второй вариант появился в связи с тем, что слова «огюз» и «козь» близки по звучанию. Чтобы объяснить символическое значение быков, привлечем ответ на просьбу срубить последнюю голову в сказках христиан Турабдина: «Мой отец лишь один раз пахал» (Meier, 1992: 571) и стереотипную фразу турецкой сказки: «Нечего мне бить два раза! Мать меня один раз родила» (Kuno's, 1887: 280). Можно предположить, что «пахать» здесь используется метафорически, что отсылает нас к рождению героя. В любом случае во всех ответах присутствует бинарность (дважды рожать, дважды пахать), которая намекает на второй удар.

Шахмеран (Змеиный Шах) – благосклонный к людям персонаж, также заимствованный из ирано-персидской мифологии. Это получеловеческое (верхняя часть туловища), полузмеиное (змеиный хвост, заканчивающийся головой змеи) существо женского пола, обладающее вечной молодостью.

У Радлова нетрадиционное представление о Шахмеран: в сказке «Джамисап» это персонаж мужского рода. В варианте этой сказки, собранной у живущих в Румынии крымских татар, падишах всех змей Шамран Йылан превращается в белобородого старика (Ekrem, 1985: 274–277).

Нужно также отметить, что в турецком фольклоре змеиная принцесса встречается чаще в легендах, чем в сказках. Легендами эти тексты делает привязка к определенному месту – городу Тарсусу, где находится пещера, в которой она якобы жила, и баня, где она была убита (людям все еще показывают следы ее крови, которые считаются целебными). По легенде, Шахмеран позволила себя убить, чтобы помочь вылечить тяжелобольную принцессу (Toroslu, 2002: 24).

Отождествление змей с божествами земли является причиной их сакрализации. Место обитания Шахмеран – пещера или колодец – связано с хтонической природой змеиного образа и чем-то напоминает подземное жилище змеиной богини Меритсегер в фиванском некрополе в Египте (Иванов, 1991: 470).