Обреченные любить
Шрифт:
Даниель положил ладонь на ее плечо и подтолкнул к костру.
— Давайте ужинать, — бодро сказал Эли.
— Значит, Райс не единственный, кто живет, подчиняясь требованиям желудка, — улыбнулся Даниель. Он надеялся, что его шутка подбодрит Сару.
— Конечно нет, — отозвался Эли, осторожно снимая рыбу с вертела. — Все так живут, знают они об этом или нет. Спасибо Сари, она хорошо потрудилась. Я готов воздать должное ее стряпне, не в пример этому остолопу. Ничего, пусть поголодает.
Сара и Даниель обменялись быстрыми взглядами.
За едой Даниель
Я потеряла Райса, с горечью думала девушка. Правда не имеет значения для ворчливого старика, который с самого начала невзлюбил меня, но наши отношения с мальчиком больше никогда не будут такими, как раньше. Сара почувствовала нарастающий гнев и поспешила погасить его. Осуждать Эли или Даниеля бесполезно. Гораздо важнее найти выход из сложившейся ситуации.
Несмотря на свои слова о том, что Рай-су полезно поголодать, Эли завернул во влажную тряпку кусок рыбы и две картофелины и положил их на камень у костра.
Помогая старику мыть посуду, Сара то и дело косилась на сверток, словно тот мог заставить Райса вернуться.
Когда она наконец отправилась спать в фургон, сверток по-прежнему лежал там, где его оставил Эли, однако утром его на месте не оказалось.
Сара начала заниматься привычными делами, предшествовавшими отправке. Она видела Райса только во время завтрака; мальчик старался не смотреть на нее. Остальные тоже почти не разговаривали. Наконец все были готовы тронуться в путь. Эли показал Саре на передний фургон, помог забраться на облучок и сел рядом.
Сегодня четверг, двадцать шестое мая, вспомнила Сара и мрачно усмехнулась — дни всегда считал Райс, волнуясь, что может пропустить субботний вечер. Она посмотрела на Эли, но, казалось, тот уже забыл о ее существовании.
День обещал быть долгим и утомительным.
Даниель верхом на своем пегом занял место перед головным фургоном и махнул шляпой, подавая сигнал к отправлению. Потом он направил коня в сторону, чтобы видеть караван со стороны. Эли прикрикнул на волов, и фургон тронулся. Сара не могла отвести глаз от Даниеля. Он спокойно следил за тем, как повозки вытягиваются в прямую линию, и она невольно вспомнила, как это делал Милберн. Ей трудно было представить, что Даниель способен заниматься такими вещами.
Они проехали мимо него и начали долгий путь по плоской, безбрежной как море прерии. Глазу было не за что уцепиться, кроме нескольких тополей, росших вдоль реки, а дальше, вплоть до низких холмов, окаймлявших горизонт на севере и юге, простиралась однообразная безрадостная картина.
Эли не был склонен к беседе, и несколько часов они ехали молча. В мозгу Сары одна неприятная мысль сменялась другой, и она все больше тосковала по Райсу, добродушное поддразнивание которого могло бы
Наконец она не выдержала и попросила у Эли разрешения идти пешком вплоть до остановки в полдень. Впрочем, вблизи прерия показалась ей не более привлекательной, чем с облучка. Сара догадывалась, что дело не в самой природе, а в том, как она ее воспринимает.
На этот раз караван сделал привал у Сливового ручья, и Эли послал Сару собирать буйволиный навоз. Оба хранилища под днищем фургона, которые назывались у переселенцев «брюхом опоссума», были полны дров, но ему не терпелось развести костер из кизяка. Сара была единственной, кто бродил по прерии, занимаясь этим делом; остальные предпочитали рубить немногие уцелевшие деревья или пользоваться неприкосновенным запасом.
Сара пыталась не обращать внимания на одиночество. В тюрьме ей было еще более одиноко, а здесь она была хотя бы свободна. Указания Эли нельзя было сравнить с приказами охраны; при желании она могла поспорить со стариком и даже отказаться делать то, что он просил. При этой мысли Сара вздрогнула — она вдруг поняла, что, с тех пор как присоединилась к каравану, все время думала об Эли как о тюремщике. Возможно, она была несправедлива к нему.
Вечерняя трапеза прошла так же, как утренняя. Саре хотелось поговорить с Райсом наедине, но мальчик избегал ее. В конце концов она решила, что он имеет такое же право сердиться, как и любой другой, и оставила свою затею.
Домыв последнюю миску, Сара уже собиралась вернуться к костру, как к ней подошел Даниель. Он взял ее за руку и увел из круга. Когда между ними и костром Эли оказался фургон, они остановились. На мгновение его ладонь застыла на плече Сары, но он заставил себя опустить руки и шепотом спросил:
— Ты как?
— А как ты думаешь? — В голосе Сары слышались слезы, хотя она говорила так же тихо, как и он сам.
Лицо Даниеля напряглось, и она поняла, что он услышал ее слова.
— Переживаешь из-за Эли? — спросил он.
Сара покачала головой. Она сердилась на Даниеля, но сказать ему об этом было выше ее сил, потому что в то же время ей отчаянно хотелось оказаться в его объятиях.
Он пристально смотрел на нее, и она испугалась, что он обо всем догадается по выражению ее лица. Наконец он заговорил снова:
— Райс скоро одумается.
Она закрыла глаза и тяжело вздохнула. Вдруг руки Даниеля легли к ней на плечи.
— Сара… — прошептал он.
Она отпрянула и беззвучно прошептала:
— Нет!
— Я не хотел делать этого, — сказал Даниель, протягивая к ней руку, как будто она была диким животным, которое он стремится приручить. — Мне очень жаль, Сара. Я только хотел…
Но она опрометью бросилась к фургону. Он опустил руку и вздохнул. Черт! — подумал Даниель. Оказываясь с ней наедине, я забываю обо всем на свете. Его подмывало побежать за ней, но он решил, что это будет верхом глупости, и побрел к стаду. Его мучило то, что он не устоял и на мгновение поддался физическому желанию. О Господи, что было бы, если бы она не убежала? — в ужасе думал Даниель.