Очаги ярости
Шрифт:
Эссенхельда, конечно, жаль; парень он правильный, а дознание неумолимо. То, как на нём было всё сфокусировано, не оставляло сомнений: сотрут в порошок. Парня бы выгородить, но чем ему можно помочь, если следствие применило Призму Правдивости? Барри сам испытал на себе её действие. То, как развязывает язык, вызывает оторопь.
В самом начале, правда, была надежда, что разбирательство так и останется для Эссенхельда заочным. Но всё же нет; парня таки доставили. Правда, с его появлением тут же пошли заминки. Начиная с того, что хвалёная Призма не сумела его заставить назвать своё имя, продолжая попыткой обвинения в краже (Призма-то краденая! Будь Эссенхельд
Если бы в этот момент у Барри Смита спросили, как он оценивает происходящее и перспективы, он бы сказал: главным образом негативно. Но добавил бы, что отменная тупость врагов внушает надежду.
2
Да, надежду внушала отменная тупость врагов.
Правда, Флорес, что принял бразды на себя, вёл дознание в целом не так уж и тупо, но, с другой стороны, он же вмиг отказался от кучи уловок, что доселе использовали Годвин с Мак-Кру. Несолидно начальнику горнорудной колонии опускаться до этих уловок. Это ясно ему самому, это ясно и всем другим. Одно дело, когда ты, как зритель, сидишь в театральной ложе и глядишь на спектакль, где не очень-то всё связалось. Дело другое — в бездарном спектакле играть самому. Неужели же кто-то тебя заставит подыгрывать оскандалившимся подчинённым?
Если так, то какой ты начальник Эр-Мангали?
И действительно, разбирательство Флореса выглядело беспристрастно. Раз — и статистикой случаев зомбификации, той, которой кичилось следствие, можно уже подтереться. Два — и хитрец Эссенхельд заявил о своих подозрениях, что зомбяков производит антенна Н-связи, а красавица-Призма подтвердила серьёзность его подозрений. Три — и ребята из Башни Учёных оказались на сковородке. Думали, сволочи, их не коснётся, да вот коснулось. Главный магистр этой Башни сумел отбрехаться, а вот профессору Шлику пришлось убежать. Потому как засунут под Призму — как следует, без мухлежа — и такого тогда нарасскажет!..
3
Пропавшего профессора Шлика так и не нашли. Позже куда-то девался ещё и Мендоса. Правда, уж этот, скорее всего, не сбежал. Вероятней, он бросил все силы на поиски Шлика.
Попытался уйти и Флетчер. Но вот его-то как раз и ыернули.
— Это уто у нас такой самый умный? — раздался издевательский голос.
В отношении Флетчера подобная фамильярность позволительна разве что Флоресу или Рабену — как-никак, у него давний высокий ранг и отказ в пользу Флореса от высочайших амбиций. А кто говорил-то: самый ничтожный из выкормышей Мендосы, лунный жлоб, чей голос запомнился Барри Смиту, а вот имя нет. Ну а Флетчер ответил чем? Трудно поверить, но начал оправдываться. Пояснил:
— Я ж тут рядом, недалеко. Я ищу охранника Нека. Он давно уже должен был мне доложиться, но в последний момент куда-то пропал.
— Да? — заявил тогда подмендосовик. — Не беда, заодно разыщем и Нека. Ну а ты опусти свою заднюю часть обратно на стул, и тогда мы замнём, что ты был задержан
Все заминки, связанные с этими задержаниями и поисками, Майк Эссенхельд использовал с толком. Не «под протокол», но в присутствии той же Призмы он узнал от Ортеги подробности её похищения. Потихоньку спросил:
— Ты воровал Призму?
— Нет, не я! — воскликнул Ортега и замахал руками.
— То есть, ты не при чём?
— Я не крал. Крали Прист и курносый Пепе. Ну а я… Я всего лишь им точно сказал, где найти тайник.
Любопытно работает Призма. Соучастие в краже может порой не заметить. Если вор-соучастник искренне верит, будто бы он не вор.
То, что сказал Ортега, услышал Мак-Кру — коп из таких, кто своим болтовни не спускает.
— Я не нарочно, — взмолился Ортега. — Призма попутала, тут-то я всё и выболтал… — И с удвоенной силой начал проситься наверх. Он, как-никак, секретарь, должен вести протоколы и всё такое. Задним числом неупомнишь, что было в дознании. Может случиться опять, как со статистикой зомби.
— Ладно, — Флорес миягчился, — давай поднимайся.
И довольный Ортега полез по лесенке подальше от краденой Призмы.
4
Наконец завершились попытки вернуть для свидетельства Шлика. Не вернули — отчаялись.
И Флорес сказал:
— Продолжаю.
Всё говорило за то, что теперь-то пойдёт в рассмотрение эпизод, относящийся к здешней шахте. Это значило, Барри Смита попросят к Призме Правдивости. Типа для очной ставки с мальцом Эссенхельдом — чтобы вместе под Призмою определить, в чём и насколькто тот Эссенхельд виноват.
Будут, понятное дело, шить зомботворчество.
— Ныне для очной ставки с подозреваемым приглашается Барри Смит, охранник их Ближней шахты…
Да. И опять рассусоливать будем на все голоса ту историю про зомбокрыс в вентиляции.
Перед Смитом открылась решётка, а короткий тычок намекнул: пора выходить. Можно было и не толкаться, да только охранник Кох — очень уж верный мендосовец. Все, кого только Мендоса зачислил в свои враги, враги и для Коха. А врагов у Мендосы много: человечек он мелкий и склочный. То есть, почти что любого пихай, верный мендосовец Кох, не ошибёшься.
— Стало быть, первый вопрос к подозреваемому, — проговорил Флорес. — почему ты решил, что ты нужен был в качестве ксенозоолога в той частично зомбифицированной и погибшей следственной экспедиции, посланной… ну, короче, сюда, на Ближнюю шахту?
— Это решение принималось не мной, а пришло из Башни учёных.
— Подтверждаю, — сказал Барри Смит, экономя время.
— Тем не менее, важно услышать мотивировку.
— Мотивировку, — проговорил Эссерхельд с плохо скрытой иронией, признать за серьёзную не могу. Кто-то решил, что на шахте может водиться рептилия хвандехвар. С этой целью призвали специалиста по хвандехварам. Но когда этот специалист объявил своё мнение, что хвандехваров на глубине не бывает, почему-то его отказались слушать.
— Кто отказался?
— Начальник следственной экспедиции.
— Подтверждаю, — сказал Барри Смит, экономя время, — так и было, начальник следственной экспедиции Кай Гильденстерн отказался внимать доводам эксперта.
— Хм… Подтверждение дело хорошее! — Вот только тоном Флорес сказал об обратном. — Но чего не могу взять в толк, это сколько имеется в нашем деле людей по имени Кай Гильденстерн?
— Лишь один, — сообщил Барри Смит.
А вот Майк Эссенхельд объявил:
— Двое.