Одержимость жестокого принца
Шрифт:
— Первый раз еду верхом, — признаюсь я. — А ты, наверное, всю жизнь в седле?
— Почти. Я начал учиться в три. В семь уже брал первые барьеры.
Наклоняюсь вперёд и аккуратно касаюсь ладонью бархатистой шеи своего коня. По губам пробегает печальная улыбка.
— Красивое платье, ресторан, театр, конная прогулка… Несложно впечатлить такую девушку, как я, да?
Кай слегка хмурится, уловив досаду в моём голосе.
— Не понимаю, к чему ты клонишь.
— Для тебя всё это часть повседневной жизни, не так ли? А я привыкла работать с утра
Кай смотрит на меня с заметным замешательством, чем удивляет. Я думала, ему совсем неинтересны мои чувства. Он отворачивается, чтобы следить за дорогой, и вдруг спрашивает:
— Ты жила со своей мамой, насколько я помню. А отец?
— Я его никогда не знала. — Смотрю в даль. — Тебе с этим повезло.
Кай усмехается.
— В определённом смысле я своего отца тоже не знаю. Он постоянно в делах. Нашим с братом воспитанием и обучением занимались многочисленные учителя и наставники. Изредка мать, когда вспоминала о нашем существовании. Так что, в общем-то, всему самому важному мы с братом учились самостоятельно. Я давно сам по себе, Шерман.
Ни капли теплоты в тоне, хотя речь о его семье, о самых близких и родных людях. Зато слышны отголоски обиды и тоски. Надо же. Я никогда не задумывалась, какой жизнью на самом деле живёт наследник престола Кай Дариус. В его мире нет места искренности и доверию. И, как оказалось, не только среди общества, но даже в собственной семье.
— Я… сожалею.
Кай вскидывает бровь.
— О чём?
— Ты рождён в золотой рубашке. Красавец, принц, дракон, заклинающий стихию, будущий самый могущественный человек в Империи. Мечта всех девушек. Зависть для всех парней. Но всё это просто шелуха, красивая обёртка. А на самом деле ты одинок. Вокруг тебя такое огромное количество людей, и ни в ком из них ты не можешь быть уверен до конца. Интересен им ты сам или только твой статус? Кого ты мог бы назвать другом? Никому нет дела до твоих мыслей и проблем. Никому нет дела, какой ты настоящий. Это… так печально.
Кай некоторое время едет молча, затем бросает на меня быстрый нечитаемый взгляд и резко разворачивает коня.
— Пора возвращаться.
Вечер постепенно вступает в свои права, и на улицах зажигаются первые фонари, когда наша карета въезжает обратно в город. У нас остаётся последний пункт программы: балетная постановка.
В карете царит полумрак. Всю дорогу мы просидели в тишине. Я всё ещё под впечатлением от последнего своего осознания и теперь разглядываю Кая совсем другими глазами. Он смотрит в окно, погружённый в мрачную задумчивость.
Наконец карета останавливается у Нарвилльского театра, ярко освещённого со всех сторон, словно новогодняя ёлка. Я подхватываю полы юбки и берусь за ручку, по привычке собираясь самостоятельно выйти на улицу, когда на колено мне ложится горячая ладонь.
Вздрагиваю и резко оборачиваюсь. Лицо Кая оказывается так близко, что я делаю судорожный
Сердце заходится в груди как сумасшедшее, кровь стучит в висках, в животе сжимается горячий жгут. В его стальных объятиях я словно в ловушке, здесь, в этой полутьме…
«Какая ты сочная, сладкая, аппетитная…»
Как удар под дых. Распахиваю глаза, чувствуя, что задыхаюсь.
Ничего не вижу, не могу пошевелиться. Здесь так темно и тесно!
В ушах начинает звенеть, во рту появляется горечь. Вилы, мне нужны вилы, чтобы защититься…
«Я стану твоим первым, Шайла».
Чужие губы терзают мои, мешая сделать вдох. Упираюсь обеими руками в широкие плечи, изо всех пытаясь оттолкнуть, освободиться, вырваться.
Я должна добраться до выхода!
«Хорош дёргаться! Чё так дрожишь за свою невинность? Чай не аристократка».
— Нет! — вырывается из горла отчаянный крик.
Хватка на моей талии на секунду ослабевает, и я шарахаюсь назад, больно ударяясь спиной и затылком. Широко распахнутыми глазами смотрю в полумрак перед собой….
И вижу его.
Растрёпанные соломенные волосы, сальная усмешка, развязный похотливый взгляд…
Зажмуриваюсь, изо всех сил мотая головой, сжимая пальцами виски.
— Шайла, что…
Чужое прикосновение к моей ладони.
— Нет! Не трогай меня! Не смей!
Суматошно нащупываю за спиной ручку, распахиваю дверцу и буквально вываливаюсь на улицу. В голове ни одной связной мысли, кроме одной: бежать! Бежать со всех ног!
Что-то со звоном падает на мостовую. Запоздало осознаю, что это мой пропуск в Академию. Без него я не смогу попасть обратно.
Освободившись от душащего за горло плаща, бросаюсь за скачущим по дороге жетоном, сосредотачивая всё своё внимание на нём. Словно в тумане слышу, как кто-то за спиной зовёт меня по имени. Чьи-то шаги следом.
Жетон наконец останавливается, и я спешу наклониться, чтобы его поднять.
Кончик ярко-красной туфли накрывает его, пряча от меня.
Замираю и медленно распрямляюсь, поднимая взгляд. Натыкаюсь на до тошноты знакомые ярко-зелёные глаза в обрамлении белокурых локонов.
— Что-то потеряла, нищебродка? — цедит Лионелла Моран с гадкой усмешкой.
С трудом прихожу в себя. Вспоминаю, кто я и где нахожусь. Мы с Каем приехали в Нарвилль утром и сейчас должны были пойти на балет, а потом…
— Что ты здесь делаешь, Моран? — хрипло спрашиваю я, ёжась от холода; изо рта вырывается облачко пара.
— Устраиваю встречу старых друзей, — склабится она и отступает в сторону.
Мне кажется, что я схожу с ума. Как иначе объяснить, что фантом, который я ещё несколько мгновений назад видела в карете, вдруг ожил и предстал передо мной воплоти?