Один день неизвестного поэта

Филипенко Олег Васильевич

что козыречком глядела назад, - молодежно-модняцкий,

в общем, прикид, так что сразу не въедешь, что парень с приветом.

"Эй, подождите, вы, девственник башни Пизанской. Постойте", -

так в этот раз обратился ко мне он. Я шагу прибавил

прочь от него, засмеявшись чуть нервно, пожалуй. Бедняга.

Сзади раздались вдруг крик и ругательства. Я оглянулся:

два молодых человека с девчонкою с явной издевкой

психу, должно быть, ответили что-то, когда обратился

он к ним в обычной манере и тем рассердили беднягу,

так что проклятия слал тот. Ребята в долгу не остались.

Но скоротечна была перепалка. В толпе затерялся

парень с приветом. Должно быть мгновенно он переключился

на проходящий поблизости новый объект. А ребята,

что с ним ругались, еще бормотали ругательства, ловко

скрывши досаду под маской насмешек. Виновны ведь сами,

что распалили себя. Впрочем, им это даже по кайфу.

Два "голубых" мне попались навстречу, когда в переходе

я оказался подземном. Как все же по еле заметным

признакам их отличаешь от прочих: в одежде, в движеньях

своеобразие есть. А один так глазами стрельнул мне.

Я улыбнулся ему: оценил, мол, кокетство, приятель.

Свет в переходе поземном был чуть тускловатым. Направо

комплекс торговый недавно открытый светился нарядно;

он расположен практически весь под землею и много

там магазинчиков разных, кафе и поэтому люди

даже не ради покупки, а так, поглазеть на красоты

жизни изысканной ходят туда, чтоб немножко развлечься.

Все там блестит, чистота и красивые вещи, фонтанчик

мягко шумит, зеркала, в общем, все навороты дизайна

нового времени. Думаю, люди себя ощущают

в этом пространстве изысканней тоже, хотя бы наружно.

Прямо по курсу, у самого выхода из перехода,

группа студентов "консервы" ( так мы называли когда-то

консерваторию в ГИТИСе) Моцарта хит исполняла

на инструментах различных. Конечно, "Волшебная флейта"!

Несколько девушек, пара влюбленных, стареющий немец,

дама с ребенком и кто-то еще полукругом стояли,

слушая музыку. Черный футляр из-под скрипки открытый

перед квинтетом лежал на полу и покрыто деньгами

дно его было. Цветы продавали, на лестнице стоя,

женщины две пожилых. Прислонившись спиною к перилам,

в банках они жестяных, что держали в руках, прижимая

их к животам, выставляли цветы полевые в надежде,

что покупатель найдется. Действительно, много народу

было на площади, крыше "Охотного ряда", местечка,

что полюбилось уже москвичам. Вот тебе Церетели!

Прямо на улице пара бильярдных столов возле входа

в здание, где ресторан был, стояла, и парни катали

кием шары: раздавались щелчки и удары о бортик.

Парень на роликах мимо пронесся: широкие джинсы

сильно свисали в мотне, так что даже, казалось, сместился

в теле центр тяжести и перешел где-то в область коленок.

Это модняцкий прикид тех тинэйджеров, что на скейтбортах

или на роликах лихо гоняют по улицам нашим.

Девушки пиво из горлышка пили, с ребятами стоя,

и хохотали над чем-то. Колечко в носу у одной я заметил.

Пахло чуть-чуть туалетом: тут рядом, похожие внешне

на телефонные будки, стояли рядком туалеты.

Памятник Жукову: словно из детства привет: на лошадке

воин, каких из пластмасса имел я штампованных кучу:

лошадь как будто бежит, а как будто и нет, - непонятно;

хвост оттопырен трубой. Словно кол проглотил сидит воин.

Бывший музей В. И. Ленина. Здесь радикалы фашисты

и коммунисты тусуются. Книжки свои предлагают.

Вид у них жалкий и вовсе не страшный, скорее забитый.

Спорят они о политике, чуть ли не до мордобоя

спорят порой меж собой, ненавидят же Ельцина сильно.

ГЛАВКА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Вспомнил свою комсомольскую юность. Комсоргом был в классе.

Как меня выбрали? Черт его знает. Ведь был разгильдяем.

Впрочем, по крупному счету я верил во все это дело

и потому был достаточно правильным. В армии тоже

на пограничной заставе я был заместитель комсорга.

Библиотекой заведовал, ключ от нее находился

лишь у меня и начальника нашей заставы. Читал там

все что ни попадя: от "Капитала" до "Трех мушкетеров".

Помню, закроюсь, засяду читать, закурю папироску

и наслаждаюсь. Особенно нравилось Маркса читать мне

и ощущать уваженье к себе, даже самодовольство:

надо же, книжку какую читаю, тяжелую книжку.

Было и вправду читать тяжело. На "ура" проходили

книжки Дюма, детективы советские, также впервые