Одиночество вдвоем
Шрифт:
Нет, он уже потух.
Девочка заглядывает в ванную комнату, удивившись, что отец не зашел к ней, чтобы уложить спать, как обычно он делал. Придумывал на ходу сказку, всячески смеша дочь.
Да, у него было неплохое чувство юмора.
Она немного поникла, внимательно рассмотрев мужчину, и с непониманием спросила:
— Что ты делаешь?
Сжимаю дрожащие пальцы, пытаясь проглотить комок, что начинает причинять мне боль, въедаясь в стенки горла, моргаю, вовсе не желая возвращаться в тот день. Дилан находит силы сесть, опирается спиной на стену, его голова опущена, пытается ладонями прикрыть нос, и я вижу, как трясутся его руки при попытке коснуться лица. Медленно, словно с опаской, подхожу
Дилан подносит руку к зубам, кусая кожу, чтобы перебороть желание, оно с такой силой раздирает его изнутри, что глаза парня слезятся, а мое сердце готово выпрыгнуть из груди. Мне тошно наблюдать за подобным. И наркотики того стоят? Стоят этих мучений? И я вновь ничего не могу. Абсолютно. Только смотреть и бороться с теми чувствами, что подобно острию ножа скользят по коже спины, разрывая, оставляя глубокий шрам, который вряд ли пропадет бесследно. О’Брайен помогает себе согнуть ноги в коленях, и закидывает голову, рвано дыша в потолок, руки нервно трясутся, хрустит пальцами, кусая нижнюю губу, и даже не пытается взглянуть на меня. Избегает контакта глазами, да и вряд ли он способен сфокусировать взгляд на чем-то в данный момент. Наклоняюсь, опираясь ладонями на кровать, и ползу к стене, сажусь так же, как и Дилан, только ноги укладываю на бок, ведь всё ещё чувствую жар там внизу. Неприятное жжение, раздражение внутренней стороны бедер, отчего не могу долго сидеть в одном положении, но сейчас стараюсь не думать об ощущениях, а больше внимания уделять парню, который давит пальцами на сжатые веки, очень быстро дыша, что неестественно людям. Смотрю на него, молчу, не желая ничего говорить, да и слова здесь лишние, кажется, парню и не хочется ничего от меня слышать, он сам всё понимает, так что…
— Иди спать, — выходит грубо. Дилан говорит это на выдохе и вновь замолкает, даже не представляя, что сейчас происходит в моей голове.
А я тону.
Кану в воспоминания, которые давно спрятаны под подушкой ещё маленькой девочки с разбитым сердцем.
[флешбэк]
— Иди спать, малышка, — он улыбается ей, хотя натянуто и не так тепло, как обычно, и девочка входит в ванную комнату. Мятая ткань футболки, что отдал ей отец, висит на теле, худое лицо усыпано бледными веснушками, а темные и растрепанные волосы вовсе не портят её милый вид. Большие глаза, что постоянно с самого рождения с интересом смотрели на мир, сейчас изучают мужчину, который корчится и сутулится от боли на полу. И осознание происходящего слишком быстро врезается в его голову, заставляя виновато опустить лицо. Сидит, ждёт, пока героин окончательно не заберет его, пока он полностью станет свободным, а его дочь — его девочка — смотрит. Она видит его.
Он умирает на её глазах.
Таких чистых, наполненных интересом к жизни, к миру вокруг, и сейчас он убивает себя, забирая всё это у неё.
И эта мысль действует, как пинок, толчок к движению. Мужчина, приподнимает руку, перевязанную у самого локтя жгутом, хватается за край раковины, в которой свалены прозрачные и пустые баночки со шприцами. Напрягает всё свое разваливающееся на части тело, чтобы встать на ноги, и подходит к дочери, которая не пугается, продолжает смотреть на него, спрашивая:
— Ты плохо себя чувствуешь?
Отец нервно улыбается, но уже теплее. Он касается её макушки мокрой ладонью, гладит по волосам, хрипя прокуренным голосом:
— Порядок, иди спать, малышка, — двигается к двери, чтобы выйти в коридор. Ему нужно добраться до кухни, до телефона, чтобы вызвать скорую.
Он не из тех, кто хочет умереть. Нет, вовсе
А это главное.
Она — главное.
Опирается ладонями на стену, пытается быстро перебирать вялыми ногами, сражаясь с лишающим его жизни процессом, что уже активировался внутри него. Спешит к кухне, но спотыкается о порог, падает на пол, бьется мокрым лбом, тут же поднимая голову. Смотрит на телефон, провод которого свисает с края стола. Он должен добраться, должен победить.
Эви шаркает босыми ногами по холодному полу, со своей детской растерянностью смотрит на отца, который еле ползёт к столу, позволяя крови из носа капать на пол. Кусает мокрые губы, поднимая ладонь выше, чтобы ухватиться за провод. От напряжения на шее выступает синяя линия толстой вены. Он почти касается кончиками пальцев провода, как тот резко поднимается выше, как и взгляд мужчины, который в секунду изменился в лице.
Худая девушка стоит у стола, пальцы обеих дрожащих рук сжимают несчастный провод, она прижимает его к себе, с приоткрытым ртом смотрит на мужа, который глотает воздух, умоляя:
— Вызови скорую, Кристал, — давится, а в покрасневших глазах уже скапливаются горячие слёзы, ведь он предчувствует конец. — Кристи, милая…
Девушка тяжело дышит, как-то странно дергается, когда на кухню вбегает её мать — пожилая женщина с слабым сердцем — и застывает в дверях, где так же остановилась Эви, уже с тревогой смотря на отца.
Давление в висках мужчины усилилось. Оно вот-вот разорвет голову на части, жалкие куски. Сердце скачет. Но уже нет ощущения жизни.
Он уже не жив.
Старушка хватает внучку за плечи, желая увести прочь с кухни, и та, будто в трансе, не сопротивляется, хотя всё время бросает взгляд назад, прислушиваясь к собственному дыханию.
И оно не останавливается, когда её мать падает на колени рядом с телом мужчины, всё так же сжимая провод от телефона. Коридор заполняется громким криком, воплем, полного безумия.
Но он сам виноват.
Ибо он не ценил её.
Поэтому она не помогла.
Она давно уже сошла с ума.
Девушка поднимает темный взгляд на свою дочь, которую уводит прочь старушка.
Это всё она.
Её вина.
Дрожащие губы еле шепчут, так тихо и невесомо, что разобрать никому не под силу:
«Умри».
[конец флешбэка]
Я трясусь.
Прижимаю колени к груди, а дрожащими руками пытаюсь спрятать мокрое лицо, но лишь приношу себе боль, скользя ногтями по щекам. Нервно качаюсь назад-вперед, ударяясь затылком о стену. И, кажется, только сейчас Дилан решил заставить себя взглянуть на меня, и в данный момент этого не хочется мне, ибо по щекам уже текут слёзы. Шмыгаю носом, обнимая себя руками, и отворачиваю голову, смотря в сторону, слабо мычу, вновь и вновь перематываю в мыслях эти темные воспоминания, словно смотрю старую пленку, приглушенно слыша каждое слово. О’Брайен стонет, заставляя себя опереться рукой на кровать, немного наклониться ко мне, но ему нужно время, чтобы набраться сил и спросить:
— Какого черта ты… — задыхается. Давится кровью из носа, что начала стекать по стенкам к горлу. Прижимает ладонь ко рту, закрывая его, и кашляет без остановки, всё больше и сильнее сутуля спину, вовсе касаясь лбом своей коленки. Я сжимаю пальцами живот, качая головой, душно, жарко. Слишком светло, чтобы показывать свои эмоции. Никто не должен их видеть. Даже я сама, но срываюсь на плач, начиная грубо тереть лоб ладонью.
— Эви, — чувствую, как ледяные, но мокрые пальцы парня касаются моей голени, забираясь под ткань штанов. Это единственное место, которое он может достать, ибо поднимать руки не в силах. Виском прижимается к коленям, смотрит куда-то в стену, не на меня, пытаясь дышать: