Одиночество вдвоем
Шрифт:
— Ты, — Эви шепчет, но я вздрагиваю, не ожидая того, что она заговорит, и внимательно прислушиваюсь, чтобы ухватить каждое слово.
— Ты употреблял наркотики, которые получал от людей, насиловавших твою сестру.
Взрыв. Вспышка, ослепившая мой рассудок, кажется, мне даже послышался треск, сопровождаемый болью в конечностях. Смотрю перед собой, напряженно сжимая зубы, которые начинают стучать от охватившего меня холода.
Молчу, ничего не даю в ответ, продолжая кое-как вести машину, но в мыслях слова Эви продолжают назойливо звучать. Снова и снова, громче, тише, медленно, быстро. И её тон. Она осуждает, она, словно желает нанести ножевые ранения, оставить внутри меня глубокие раны, что не затянутся.
И
«Ты убогий, Дилан», - вот, что расслышал с заднего сидения, но уже не так громко и уверенно. Не так зло, а скорее разочарованно. Я разочаровал её. И меня это «колышет». Мне не понять, с чего вообще лезу в её жизнь, почему пытаюсь добиться её доверия, ведь, повторюсь, не знаю её, но, черт, тот факт, что она похожа на Дженни, свел меня с ума ещё в тот день, когда её отчим пришел в библиотеку. Да, с тех пор я начал присматриваться, но лезть не думал, пытался намекнуть Нику, чтобы тот так же подметил некую странность, но тот ни в какую не хочет замечать проблемы, живя в своем идеализированном мирке, в котором нет насилия.
Но оно имеет место быть.
Глотаю один из самых тяжелых комков, когда-либо застревавших у меня в глотке, и выдыхаю, так и не находя слов. Мне незачем оправдываться. Ибо тогда буду чувствовать себя ещё большим дерьмом. Просто смотрю на дорогу, пытаясь не пропустить нужный поворот.
Мне тяжело. Мне, блять, так тяжело, что хочется кожу и волосы рвать, крича. Слишком трудно жить в такой реальности, среди тех проблем, что окружают каждый гребаный день, подбираясь ближе.
И ты, черт, совсем один. У тебя нет семьи, нет людей, которые могли бы поддержать, ибо никто не понимает, и никогда не поймет.
Хмурю брови, подняв взгляд на зеркальце, чтобы посмотреть на Эви, которая натягивает капюшон моей кофты на лицо, прячась от прохожих, что спокойно идут по тротуару, улыбаются, разговаривают. Это будто иной мир за стеклом. Две реальности, в худшей из которых оказались мы с ней.
Эви совсем одна.
Сидит в салоне, позади меня, но одновременно с этим так далека. Её здесь нет.
Вновь светофор. Вновь красный свет, вынуждающий жать на тормоз. Тяжело вздыхаю, закинув голову, и прижимаю затылок к мягкому сидению, уставившись вверх. Не слышу, как девушка дышит, из-за чего вовсе прекращаю ощущать её присутствие. Стал бы я забивать себе голову мыслями о человеке, который ничем меня не привлекает? Нет, если бы не одно «но» — не могу прекратить сравнивать Эви с Дженни. В этом вся проблема. Хочу исправиться? Избавиться от кошмаров, от стыда и злости за счет помощи девушке, которая оказалась в похожей ситуации? Черт, я действительно убогий, ведь даже в таком случае использую Эви в своих целях.
Моральный урод.
И как меня ещё Земля носит?
Зеленый. Лениво возвращаюсь в нормальное сидячее положение, вновь нажав на педаль газа. Нехотя берусь за руль обеими руками, в уставших глазах пульсирует давление. В последнее время я только и делаю, что сплю. Каждый день изматываюсь, теряю все силы, истощаюсь физически и морально до такой степени, что даже обычный вдох становится неимоверно тяжелой затеей.
Нет. Не только я чувствую потребность в постоянном сне. Эви так же всё время спит, даже сейчас, сидя позади, она скрывает лицо, ибо её веки прикрываются. Она надеется, что ей хватит секунды, чтобы вновь распахнуть их, но ей нужно больше. И, как бы странно не было сейчас о подобном думать, но я рад, что девушка спит в моем присутствии. Значит, кое-как, но доверяет мне, хоть это доверие и мизерное. Эви пытается натянуть ткань кофты и длинной, большой для неё, футболки на голые, покалеченные ноги, прячет тело, покрытое
И мне больше нечего добавить.
Смотрю на руки, щуря веки. Потные, холодные, испачканные в крови.
[флешбэк]
Она не выходила из ванной комнаты на протяжении всего дня, и Дилан впервые оставил это без внимания, держа обиду за неприятный утренний разговор, которого, как такового не было, Дженни просто игнорировала все его слова, сказанные по другую сторону двери, так что, собрав остатки своей гордости, парень не думал первый выходить на контакт. Но время шло. Два ночи, а парень всё ещё не спит, пытаясь понять новую тему по физике, которую терпеть не может, и сейчас его голова вовсе не формулами забита. Он бросает взгляд в сторону двери, прислушиваясь в шуму, что исходит с первого этажа. Грохот и голоса. Отец вернулся, и, наверняка, он не трезв, а это значит, что мужчина направится в ванную, чтобы принять холодный душ, и уснет там. Дженни должна помнить, что ему не нравится, когда кто-то препятствует его «расслабляющей ванне», она должна уже выйти.
Дилан закатывает глаза, бросая учебник на стол, и поднимается с кровати, выходит в коридор, понимая, что вернулся отец не один, значит, ещё есть время освободить комнату. Подходит к двери, начиная стучать. Громко, не думая вести себя мирно, ведь всё ещё злится на сестру, которая не дает ответа.
— Дженни, там отец вернулся, — оповещает, опираясь кулаком одной руки на стену. Хмурит брови, ругнувшись под нос, ведь думает, что сестра опять игнорирует, и это, мать твою, так злит, постоянно выводит из себя. Когда Дженни успела стать такой?
Включает и выключает свет, зная, что это её злит, но сейчас никакой реакции. Уже напряженно стучит, слыша, как на первом этаже что-то бьется. Опять бросается посудой? В честь чего на этот раз?
— Дженни, отец выпил, — этих слов всегда было достаточно, чтобы девушка выскочила из ванной в одном полотенце. Никто не горит желанием пересечься с человеком, который становится сам не свой, когда употребляет алкоголь, не зная рамок.
Дилан нервно оттягивает нижнюю губу пальцами, дернув за ручку двери, которая, как ни странно поддалась. Парень замер, немного задумавшись. Дженни постоянно закрывается, даже если просто чистит зубы, быть может, она уже давно уехала, а он просто не услышал?
С осторожностью открывает дверь, заглядывая в помещение с разбитым зеркалом, поверхность которого покрыта алыми пятнами — отпечатками от пальцев. Темный взгляд скользит по измазанным стенам, красным каплям, что стекают по бледной плитке, оставляя следы.
И уже в следующее мгновение О’Брайен растворяется. Он спотыкается о порог комнаты, рванув к белой ванне, переполненной светлой алой жидкостью, поглощающей тело бледной худой девушки, тело которой было изрезано в разных местах.
— Дженни? — зачем он произносит её имя?
У Дилана шок. Он плохо понимает, что происходит, не может поверить в реальность того, что видит перед собой.
Много красного. Он ненавидит красный цвет.
— Дженни, — повторяет, опустив свои руки в холодную воду, чтобы приподнять её тело. Голова девушки запрокидывается, а синие губы приоткрываются. Она не дышит. Впалые щеки, темные круги под расслабленными веками. Дилан впервые видит её такой умиротворенной. Его начинает неприятно трясти, что мешает двигаться, но он не сдается, полностью поддается панике, поглощающей его. Берет лицо сестры, начиная трясти: