Одна откровенная ночь
Шрифт:
— Но ты же не религиозный человек, — тупо напоминаю я.
— Если он признает тебя моей, я стану, кем он хочет меня видеть. Выходи за меня.
Я разрываюсь от счастья и бросаюсь в его объятия. Чувства переполняют меня.
Он крепко меня держит, вселяя невероятную уверенность.
— Как пожелаешь, — шепчу я.
Я понимаю, что он улыбается, уткнувшись мне в шею.
— Я попробую догадаться, — тихо говорит он. — Вероятно, ты согласна.
— Верно, — шепчу я.
— Хорошо. А теперь забери меня из этого гребаного лифта.
Эпилог
Шесть
Ноутбук сдвинут, по меньшей мере, на пять миллиметров.
И это до чертиков выводит меня из себя. Мои гребаные руки дергаются, а в ушах стучит.
Все хорошо. Все хорошо. Все хорошо.
— Да ни хрена, — рявкаю себе под нос, наклоняясь вперед и поворачивая ноутбук влево. Напряжение растет, я просто не могу понять, почему должен оставить этот предмет в покое, когда нужна лишь секунда, чтобы вернуть его на место. Хмурюсь и откидываюсь на спинку стула. Стало немного лучше. Терапия явно работает.
Тихий стук отвлекает мое внимание от идеально размещенного ноутбука. Волна счастья, смешанная с тонной других эмоций, проносится сквозь меня, подобно молнии.
Моя дорогая девочка. Она пришла.
Я ухмыляюсь и нажимаю на кнопку пульта, которая включает изображение на экране. Кажется, это длится целую вечность. Я не беспокоюсь, что не сможет войти, ведь она знает код. Как и всегда, она ждет меня.
Изображение появляется, и я вздыхаю, видя Оливию на главном экране. На ней черные брюки и накрахмаленная белая рубашка, которая аккуратно заправлена, а волосы каскадом рассыпаются по плечам. Если бы я мог, то просто наблюдал бы за ней до конца дня, закинув ноги на стол. Но нельзя пачкать стол ногами, и никакая терапия не переубедит меня. Откидываю голову, постукивая пультом по подлокотнику, а затем улыбаюсь, когда мой взгляд падает на ее милые ножки. Цвет ее обуви коралловый, это сразу делает ее образ менее формальным. Но для меня это не важно. У моей девочки пятьдесят пар обуви. И я куплю еще больше. Порой я сам выбираю цвет и выхожу из магазина с новой парой обуви или даже двумя. Когда дарю ей очередную обновку, на ее лице читается удовольствие. На самом деле, кажется, моя охота на очередные конверсы стала одержимостью. Хмурюсь. Порой я выделяю день для такой охоты и ищу нужную мне обувь в «Гугле». Нет, это не одержимость. Всего лишь энтузиазм. Я уверен в этом, и плевать, что скажет мой психотерапевт.
Соглашаясь, киваю, и снова возвращаю внимание к монитору. Я провожу рукой по лбу, когда выбившийся локон щекочет мою кожу. Глядя на свою жену, я вздыхаю. Она само совершенство. Указательным пальцем тереблю нижнюю губу, предвкушая, как вечером мы будем заниматься любовью. Завтра и послезавтра тоже. Улыбаясь, гадаю, о чем я думал все эти годы. Я знал, что одной ночи будет недостаточно. И уверен, что она тоже. Очень жду вечера, хотя готов и сейчас.
— Ну вот, — усмехаюсь, наблюдая, как она смотрит в камеру и переминается с ноги на ногу. С нее довольно. Но не с меня. Поэтому я остаюсь на месте. — Минуточку, дорогая, — задумчиво произношу, — покажи мне то, что я хочу.
Она закатывает глаза, а я чувствую, как член поднимается в штанах. Ерзаю на стуле, чтобы ослабить давление. Оливия отворачивается от камеры. Я выдыхаю, стараясь выровнять дыхание, но не помогает.
— Боже, дай мне сил.
Она
— Черт возьми!
Я вскакиваю со стула и в мгновение ока бросаюсь к двери. Резко останавливаюсь, потому что что-то серьезное ускользает от моего внимания из-за спешки. Я поправляю костюм, борясь с собой. Очень хочется посмотреть на него в зеркало, чтобы проверить все ли идеально. Разглаживаю воротник, галстук, рукава в тщетной попытке избежать этого.
— Чушь собачья!
Откидываю голову назад, позволяя ей упасть на бок, и смотрю на пульт, который лежит не на своем месте из-за того, что я подскочил с кресла.
Не трогай его. Пусть будет так.
Но я не могу. Мой кабинет — это единственное святое место, которое у меня осталось.
Поспешно подхожу ближе и убираю пульт на законное место в верхний ящик.
— Отлично, — произношу я, собираясь подвинуть кресло.
Тук-тук-тук.
В голове ворох мыслей, и я почему-то ощущаю себя виноватым. Слышу шелковистый голос Оливии за дверью.
— Я знаю, чем ты занимаешься! — смеясь, буквально поет она. — Не забудь про кресло, дорогой.
Я закрываю глаза, словно пытаясь спрятаться от своего преступления.
— Не обязательно дерзить, — бормочу я, любя ее и ненавидя одновременно за то, что она так хорошо меня знает.
— С тобой, Миллер Харт, по-другому нельзя. Открой дверь, или я сама войду.
— Нет! — кричу я, зло закатывая кресло под стол. — Ты же знаешь, я люблю открывать для тебя дверь.
— Тогда поторопись. У меня сегодня еще учеба и работа.
Я иду к двери, поправляю костюм, раздраженно проводя рукой по волосам, но, взявшись за ручку, не поворачиваю ее. Меня посещает идея.
— Пообещай, что не расскажешь, — прошу я. Сдерживаюсь, чтобы не открыть дверь прежде, чем она согласится. Оливия словно магнит, который притягивает меня ближе.
— Психотерапевту? — интересуется она, хихикая. И этот смех снова возбуждает меня.
— Да. Скажи, что не сдашь меня.
— Обещаю, — легко соглашается она. — А теперь позволь мне тебя почувствовать.
Я распахиваю дверь, и она бросается мне на шею, вовлекая в поцелуй. Он длится слишком мало, а потом она целует мое заросшее щетиной лицо.
— Я могу случайно проболтаться, — бормочет она, покусывая мои губы.
Кажется, я понял. Улыбаюсь.
— Что ты хочешь за молчание?
— Ночь любви, — уверенно и без промедления заявляет она.
— У тебя все равно нет выбора.
Я крепко обнимаю ее за талию и несу к дивану. Усаживаю на колени, продолжая целовать.
— Это бессмысленная дискуссия. Я согласна.
— Умная девочка. — Звучит, конечно, высокомерно, но без разницы. — Спасибо, что пришла ко мне, дорогая.
Она отрывается от моих губ, и я тихо рычу, но вскоре забываю об обиде, когда смотрю в ее идеальное лицо, обрамленное великолепными волосами. Мои пальцы мгновенно погружаются в пряди.
— Ты каждый день благодаришь меня, как будто это мой выбор, — шепчет она.
Я приподнимаю брови.
— Я никогда не заставляю тебя делать то, чего ты не хочешь, — напоминаю ей, наслаждаясь нахальным взглядом, брошенным в мою сторону. — Неужели наоборот?