Одного поля ягоды

babylonsheep

Том разговаривал со змеями, когда они с другими сиротами выезжали за город. Всё, чего хотели змеи, — еды и тёплое место для ночлега. Том мог представить, как он тратит время, чтобы построить и зачаровать идеальный подогреваемый террариум для домашней змеи, а затем она его будит посреди ночи, потому что хочет настроить температуру. Змеи могли быть такими же бездушными, как кошки, но, по крайней мере, обычная прирученная кошка обеспечивала некое подобие домашнего уюта.

— Потому что я не захотел змею, — сказал Том. Он попытался протолкнуться мимо Нотта, чтобы подойти к двери, но мальчик не сдвинулся.

— Ты уверен, что ты должен был попасть в Слизерин, Риддл? — спросил Нотт,

скрещивая руки на груди. — Может, остальные и не заметили, а вот я — да. Ты делаешь сомнительные выборы, и это видно: ты пригласил эту девчонку Грейнджер в наш клуб, а потом стал волочиться за ней, как помешанный щенок. Это заставляет меня задуматься, действительно ли ты слизеринец. Может, тебе стоило попасть в Рейвенкло. Или в Хаффлпафф.

Том встал как вкопанный. Его пальцы сжали коробку: он мог слышать шуршание внутри, потому что Арахис проснулся и заёрзал. Нотт пытался его спровоцировать. Нотт всегда был более проницательным, чем другие мальчики, которые видели новые заклинания и новаторские магические трюки и не задавали вопросов о человеке, их предоставляющем. Нотт был молчалив: он смотрел и наблюдал, и, несмотря на то, что он не озвучивал свои мнения, как другие мальчики на первом курсе, держался на расстоянии от Тома. Их отношения потеплели после Случая со Шкафом на третьем курсе, и, хотя Нотт стал проявлять наружное уважение, он всё равно предпочёл оставаться отвлечённым и замкнутым, даже когда остальные мальчики стали ближе как группа.

Если бы Тому надо было пересчитать слизеринцев, которые действительно носили в себе черты, ценимые Салазаром, Нотт был бы одним из очень немногих.

— Это же не о том, какого питомца я выбрал? Это о Грейнджер.

— Та речь, которую ты толкнул о специальных привилегиях и исключениях, — сказал Нотт, сужая глаза и поджимая губы в издевательской усмешке. — Это было о ней, не так ли?

— Не понимаю, к чему ты клонишь.

— Хватит, Риддл. Ты знаешь, о чём я говорю, — презрительно сказал Нотт. — Ты не знаешь, как это выглядит? Как ты ведёшь себя рядом с ней? У тебя есть талант и амбиции, и мы оба это знаем — Слагхорн уже выбрал тебя победителем. Ты будешь кем-то важным, когда покинешь это место. Но я не понимаю, почему человек вроде тебя тратит своё время и потенциал на погоню за юбкой, тем более такой, как она. Неизвестно, что за гадость течёт в этой кро…

Том почувствовал, как поднимается его гнев, воздух становился тяжёлым и удушающим, тёплое покалывание пробежало по его конечностям к кончикам пальцев. Его пальцы зачесались, горячее давление нарастало в его глазницах, и он мог слышать глухие удары своего пульса, грохочущие в ушах.

Чашки и зубные щётки на полке над раковиной задрожали. Тюбик лосьона для волос скатился с края раковины и упал на пол. Том придержал коробку сгибом своего левого локтя, пока его правая рука поднялась, как будто совершая акт божественного благословения.

Том щёлкнул запястьем.

Дверь ванной комнаты захлопнулась с громким ударом, и следом Нотта отбросило назад, пока его спина не коснулась деревянной двери, ручка которой впилась ему в почки и с громким «вущ» выпустила весь воздух из лёгких.

Нотт хрипло дышал.

Том вытащил свою палочку из внутреннего кармана мантии, ступая вперёд по зелёному кафельному полу.

Когда Том был на расстоянии вытянутой руки от Нотта, кончик его тисовой палочки коснулся горла мальчика, выводя сложный узор петель вокруг его ключицы и кости грудины поверх безупречного форменного джемпера.

Это было заклинание, которое он узнал из учебника по целительству из семейной библиотеки Розье. Оно было создано для полевых операций и неотложной медицинской помощи, оно закупоривало

кровеносные сосуды и замедляло биение сердца, чтобы сократить потерю крови, пока целитель закрывал открытые раны и ждал действия зелья, восполняющего кровь. Это не было ни Тёмной магией, которая оставляла следы использования на палочке волшебника, ни чем-то полезным для быстротечных дуэлей, но оно было полезным здесь и сейчас. Том опробовал его на козах Старины Аба летом, пока он держал их глаза открытыми и заставлял не двигаться.

Он чувствовал то же, что и они, и, хотя это не было опасно, если, согласно книге, у человека не было предрасположенности к сердечным заболеваниям, всё равно было невероятно неприятно. Он мог бы описать это ощущение как нечто сродни задержке дыхания, но это было бы преуменьшением: для здорового человека, в организме которого не было восстанавливающих зелий, сужение артерий было похоже на то, как если бы его держали вверх ногами в тёплой воде и медленно лишали воздуха.

— Они называли меня «грязнокровкой» в первый год, если ты помнишь, — тихим голосом заговорил Том, опуская взгляд в глаза Нотта. Зрачки были расширены, вокруг радужной оболочки виднелась белая склера, а дыхание хрипело в горле. — Ты никогда этого не говорил, но я знаю, что ты слышал их и думал так же. Ты и все остальные. Тогда моё имя ничего не значило, моя магия была случайностью, моя кровь была испорченной. Но, интересно…

Том наклонился ближе и упёр свою палочку в грудь Нотта:

— Если бы мы посмотрели на твою кровь, какого бы она была цвета? Была бы она того же оттенка и консистенции, что и моя, или даже Грейнджер? Ты знаешь, что я думаю?

Думаю, разницы не будет. Мы всегда можем проверить, если ты хочешь убедиться.

Том отстранился на пару дюймов и выкрутил свою руку в обратном направлении, отменяя заклинание. Нотт втянул медленный, хриплый вздох между стиснутыми зубами.

— Причина, почему я «трачу своё время», как ты это называешь, на Грейнджер, — сказал Том будничным тоном, пригвоздив Нотта взглядом. Том почувствовал, как по позвоночнику пробежал зуд чужого беспокойства, переросшего в острую тревогу, которая подкатила к горлу, словно желчь…

А затем на него обрушилась череда образов: нависшая тень в углу глаза, огромный отполированный стол в комнате, освещённой свечами, маленький мальчик и царственный серо-белый волкодав, спрятавшийся под столом, покрытая венами рука, перелистывающая ломкие и пожелтевшие страницы старой книги…

Он моргнул, и картинки исчезли.

— Это потому что она понимает значение преданности, — продолжил Том, решая изучить этот странный эпизод в другой день. — Собственно, именно это и делает её исключительной и достойной моего времени — это никогда не было связано с именем, или кровью, или полом. Видишь ли, Нотт, у меня нет свободного времени для тех, кто менее чем предан мне. А тот, кто предан, кто докажет, что он достоин? Я дам им любые привилегии, какие захочу. Это, как я понимаю, и есть признак разумного руководства. Если ты чему-то научишься из нашей небольшой беседы, то, надеюсь, именно этому.

Несколько взмахов палочкой, и воротник Нотта расправился, морщинки ушли с его мантии с мягким облаком пара. Сам Нотт был бледнее обычного, его кожа стала липкой от пота, он осел на пол, но Том ничего не мог с этим поделать. Он отлевитировал мальчика в сторону от двери ванной.

Прежде чем открыть дверь, он на мгновение поправил коробку из-под обуви, которая всё это время была у него под мышкой, и убедился, что её содержимое в полной сохранности.

Лестрейндж и Розье, возвратившиеся в спальню за то время, пока Том беседовал с Ноттом, повернулись, чтобы посмотреть, как открывается дверь ванной.