Одного поля ягоды
Шрифт:
Магии разума не хватало деликатности и умения: даже в памяти он видел, что ведьме — Меропе — не хватало убедительности в движениях палочкой и вызове заклинаний. В учебниках целительства, которые он читал, говорилось, что неумелые изменения памяти — или слишком много стираний памяти за короткое время — приводили к риску долгосрочного урона и изменению личности.
Из помятых одеял раздался стон.
— М-Меропа…
Том моргнул, его зрение всё ещё было расплывчатым, но он сосредоточил его на мужчине, крутящемся в кровати.
Их глаза встретились.
Том поднял свою палочку. Хоть его
— Петрификус…
— Не-е-ет! — прорычал отец Тома с налитыми кровью глазами, пытаясь сесть прямо.
— …Тота…
Прежде чем Том смог закончить заклинание, большая фигура пронеслась из-под одеяла, бешено лая.
Как с ударом Отталкивающего сглаза с дальнего края дуэльной платформы, она протаранила его грудь и опрокинула его на пол, и его палочка с грохотом выкатилась из его руки.
Из его лёгких выбило воздух. Тома придавило к полу, оглушённым и не в состоянии сделать вздох, не в состоянии позвать на помощь.
Затем пришла боль — сначала острая боль в его груди, тяжёлый вес прижимал его вниз. Затем тупая пульсация в затылке, где его голова ударилась о ковёр.
Отбиваясь от боли, он сделал попытку поднять руку и с большим усилием дотянулся до палочки, которая упала в нескольких футах от него. Но перед тем, как он смог её достать, вес на его груди издал гулкий рык.
Эта глупая собака.
Его глаза сосредоточенно сузились — продолжая игнорировать боль для будущего, позже, для всего, кроме настоящего, — формируя визуализацию, он подумал о заклинании: Акцио.
Палочка влетела в его раскрытую ладонь, когда собака спрыгнула и схватилась за другой конец, зубы царапали отполированный тис, вырывая его у неё, будто игра в «апорт» превратилась в перетягивание каната.
Без задней мысли, без внимания к применению магии перед свидетелем-маглом или к чему-то ещё, ни с чем, кроме мысли о том, как выбраться из сложившейся ситуации, Том действовал в свою защиту.
Диффиндо!
Кровь разлетелась широкой дугой, горячие капли падали на его лицо и воротник пижамы, горько отдавая металлом на приоткрытых губах, дождь красных брызг покрыл пол. Тело пса соскользнуло с кончика палочки, его коричнево-белая шкура хлюпала по залитому ковру.
Отрешённо Том наблюдал, как его левая рука поднялась, чтобы вытереть кровь с глаз, а затем правая рука подняла окровавленную палочку, словно мятные красные полосы на белом…
Крэк!
Снова Тома отбросило на пол, но на этот раз боль была хуже, чем в прошлый. Она была беспощадна — она была мучительна — она распространялась от его бедра цепной реакцией тепла, это была худшая боль, которую он переживал за свою жизнь. Он представил, что не был мужчиной, не был человеком, но сосудом всепоглощающей боли, такой сильной, что она лишила его осознания всего, кроме вершин чистейшей агонии. Прожигающие волны проносились по его нервам и содрогались под его плотью. Его позвоночник рефлекторно согнулся, тело извивалось, и дрожало, и ловило воздух, задыхаясь воздухом, пока кровь засыхала на его щеках и вспенивалась розовым цветом на губах и подбородке.
Том Риддл-старший поднял револьвер и нажал
Том сжал палочку и закрыл глаза.
П-протего…
В делириуме от боли он представил, что прижимает нос к окну своей спальни в приюте Вула, наблюдая за штормом, кружащимся с Северного моря, тяжёлыми чёрными облаками, нависшими над городом как кулак небесного бога, потрескивающими от молний. Он видел, как град грохотал по оконным стёклам, как тысячи кусков льда падали с высоты и разбивались о стёкла, но сам он оставался в безопасности и тепле по другую сторону…
Крэк!
Пять ударов были отражены невербальным Щитовым заклинанием Тома, а затем цилиндр опустел.
Он прикусил язык — в его ушах звенело эхо выстрелов, а его таз, должно быть, рассыпался. Он постарался перекатиться и почувствовал тревожное ощущение чего-то движущегося внутри — Том пробормотал последнее заклинание, Империо. На этом его отец снова упал в кровать, отшвырнул в сторону револьвер и был принуждён к глубокому сну, который подавит последние воспоминания и смажет их все в сон — это большее, что Том мог сделать, когда не мог собраться с мыслями для полного забвения. Обездвиживание пока сойдёт. Он не знал, как долго продлится заклинание, наложенное таким нерешительным способом, но на данный момент этого должно быть достаточно.
Он издал поверхностный, хриплый вздох, и боль оказалась замурована в ящике на задворках его сознания, охраняемая пустым пространством, чёрным бархатом и чистой силой воли.
Заклинания.
Ему надо было наложить несколько заклинаний, на которых он может продержаться, пока не доберётся до целителя или волшебного медика.
Заклинания были самыми простыми, требующими точности и сосредоточенности, а не чистой магической силы. Он вызывал их, бормоча слова липкими губами. Охлаждающее заклинание, чтобы приглушить жар. Заклинание Лёгкости, Левитации, затем заклятья для выкачивания и очистки, а также Сушащее заклинание, чтобы привести себя в порядок. Не так хорошо, как обычная ванна, но это убережёт его от протечки кровавой дорожкой на пол и в коридоре. Прилипающее заклинание, чтобы прижать клочок ткани со штанины к сломанному бедру, удерживая давление и останавливая кровь.
Он дрожал к тому времени, как наложил заклинание по замедлению сердцебиения, рука вывернулась под неудобным углом, чтобы направить кончик палочки к груди и образовать узор, тот же самый, который он использовал на Нотте в ванной комнате год назад.
Каким-то образом — вероятно, монументальным проявлением силы воли — Том поднялся на ноги и, наполовину топая, наполовину паря, потащил себя до двери, опираясь на стены через каждые несколько метров, чтобы перевести дыхание.
Шаг. Затем ещё один шаг. Ещё один. Он сможет это.
Он повторял эти слова про себя, снова и снова, заглушая стреляющие вспышки боли, превращавшие каждый шаг в агонию.
Вскоре — или не так уж вскоре, он не обращал внимания на звон часов — он покинул южное крыло, перешёл атриум, всё ещё украшенный еловыми ветками и гирляндами из мишуры с Рождества, и зашёл в северное крыло дома, в котором располагалась его комната.
Его комната… И Гермионы.
Гермиона.
Её имя стало его новой мантрой. Его новой целью.
Назначением.