Одного поля ягоды
Шрифт:
— Я бы никогда не позволил Гермионе почувствовать себя небезопасно, — сказал Том, сжимая руку Гермионы. Он почувствовал, как она сморщилась, и немного ослабил хватку.
— Уверена, Гермиона разберётся в этом лучше, чем ты, Том, из лучших побуждений или нет, — твёрдо ответила миссис Грейнджер. — Гермиона, если ты не хочешь этого, ты можешь передумать в любой момент. Ты взрослая по стандартам волшебников, и тебе будет восемнадцать через несколько месяцев, но ты всё ещё достаточно юна, чтобы никто — тем более ни я, ни твой отец — не мог поторопить тебя с принятием решения, к которому ты ещё не готова.
— Мама, пожалуйста, не волнуйся обо мне, — неуверенно сказала Гермиона, переводя взгляд с Тома на её маму. —
— Всё, что хочешь, Гермиона, — сказал Том. — Ой, смотри. Мотор уже здесь. Могу я взять твои сумки?
Доктор Грейнджер подъехал на семейном автомобиле к бордюру и, забросив сумки в багажник — он был зачарован не только заклинанием Расширения, но и Амортизирующими чарами, — Гермиона толкнула его на пассажирский диван, вытащила палочку и наложила быстрое заклинание Немоты. Затем, до того как Том успел вымолвить первые слова объяснения, вырезанная из виноградной лозы палочка повернулась в его сторону, её кончик дрожал в воздухе, колеблясь между его горлом и верхней частью его груди.
— Том! — прошипела Гермиона. — Что, чёрт возьми, это было? «Вместе гуляем»! Ты сказал моей матери, что мы «вместе гуляем»! Вместе… — она с трудом, трясясь, втянула воздух, — гуляем!
Том положил свою руку на её, отводя кончик палочки вниз и в сторону от своего горла:
— Ты так быстро говорила, заикалась, слишком часто моргала. Мне было заметно, что что-то не так. Твоя мать это могла заметить. Если бы я дал тебе продолжить, ты бы рассказала ей о Комнате! — он грозно посмотрел на неё, добавив: — В следующий раз оставь разговоры мне.
— Да, и посмотри, что происходит, когда ты говоришь, Том! — сказала Гермиона, сжимая свою палочку с побелевшими костяшками. — Я не привыкла лгать своей матери. Я никогда не скрывала ничего от неё.
— Серьёзно? — сказал Том. — Ты рассказала ей о том случае, когда ты и я, м-м-м, исследовали ванную старост несколько недель назад?
— Н-нет! — быстро сказала Гермиона, покачав головой. — Конечно, нет! Но это совсем другое — не упомянуть незначительное событие не то же самое, что лгать. Но ты! Ты только что солгал моей матери, и она поверила тебе! Ты не можешь забрать свои слова назад, и теперь, когда она знает, она расскажет моему отцу и твоей бабушке, и после этого все в деревне будут знать! Что ты теперь собираешься делать?
— Ничего, — сказал Том, откидываясь на сиденье. — Это сработает, верь мне, Гермиона. Если они будут думать, что мы вместе гуляем, они не станут недоумевать из-за нашего подозрительного поведения. Мы же собирались составить планы об изучении Тайной комнаты? Таким образом, если мы запрёмся вместе в комнате на несколько часов — или когда мы вернёмся в Хогвартс и никто не будет знать, куда пропали старосты школы, — они не будут спрашивать, где мы и что мы делаем. Они не пошлют за нами учителей или… — его губы скривились, — авроров.
Он на мгновение задумался, а затем сказал:
— Они могут, но я разберусь с этим, когда это случится. Всё будет просто, когда я проведу подготовительные работы. Ты же не думала, что все поверят, что мы просто готовимся к экзаменам?
— Это работало раньше, — парировала Гермиона. — Тем летом между вторым и третьим курсом мы проводили почти всё время в подвале.
— Тогда мы были детьми, — сказал Том, стараясь не выдать своего отвращения к этому слову.
Он ненавидел, когда его называли ребёнком, даже когда он жил в приюте Вула, было ли это юридическим определением или нет. Это слово было обременено столькими ассоциациями, которые он презирал: что он был зависим от взрослых, что он был слишком наивным, и незрелым, и восприимчивым, а в этом состоянии ему была необходима жёсткая рука Нравственного
— Мы всё те же люди, — сказала Гермиона. — Почему мы должны что-то менять, чтобы соответствовать ожиданиям других людей?
— Потому что бессмысленно или нет, но других людей это заботит, — мрачно сказал Том. — И из всех наших вариантов наименее оскорбительным будет сделать заявление о сложившейся ситуации, независимо от её честности, потому что альтернативой является оставить пространство для предположений и спекуляций. Мой план пойдёт тебе — и мне, если на то пошло, — на пользу, защитив наши репутации. То, что мы больше не дети, сделает из нас объект сплетен, если мы продолжим в том же духе, когда начнётся семестр.
— Я не прочь позволить им посплетничать, — сказала Гермиона, сморщив нос: внимание Тома привлекло смещающееся созвездие веснушек на переносице, которое, прямо как Дева и Гидра, появлялось каждую весну и исчезало к осени. — Я буду старостой школы в следующем году, если Лукреция угадала правильно, а значит, у меня не будет времени на такие глупости, как слухи на школьном дворе.
— В нашем последнем году, — сказал Том, переводя взгляд с её носа обратно на её глаза — люди считали, что он более искренен, когда он смотрел им в глаза. — Это именно то время, когда надо быть наиболее обеспокоенным сплетнями и репутацией, особенно нашими. Ты можешь быть какой угодно идеалисткой, но в реальности большинство людей не заинтересовано в изобретении лечения драконьей оспы — они заинтересованы в грязных деталях жизней других людей. Особенно, если эти люди такие важные, как мы. Или какими мы будем.
Он посмотрел на неё умоляющим взглядом:
— Если ты злишься, что я солгал, тогда считай это настолько большой ложью, насколько тебе самой захочется. В прошлом семестре мы пили молочные коктейли в Хогсмиде каждую вторую неделю. Это подходит под определение того, что означает «вместе гулять», даже если не учитывать все, ну знаешь, остальные вещи.
Гермиона жевала губу, не торопясь обдумывая аргументы Тома, а он ждал, затаив дыхание и пытаясь удержать себя от судорожных движений, от того, чтобы снова взять её за руку. Для Тома было обычным делом, когда другие люди были такими медлительными, такими утомительно тупыми. Когда он сталкивался с проблемой, будь то экзаменационный вопрос или практическая дилемма, он мог найти ответ на неё, элегантное и интуитивное решение, почти сразу.
(Для этого была хорошая причина: он был волшебником. Он был волшебным. И даже без магии Том Риддл всё ещё бы оставался самым необыкновенным человеком, которого ему посчастливилось знать).
В случае Гермионы она не была тупой, не в той же мере, как Маттиас Мальсибер — мальчик, который жевал концы своих перьев, когда думал над простым вопросом о пропорциях ингредиентов зелья для половины или двойной порции, и ему было тяжело писать ровными строчками. Нет, мыслительный процесс Гермионы включал в себя размышления о моральных последствиях каждого из аргументов Тома. Не раз он сходил с ума от этого, как Мальсибер считает на пальцах. Но в этот раз Том постарался дать прямое объяснение, которое было связано с защитой личных интересов Гермионы: оно было не только разумным и несложным, но, прежде всего, точным и основанным на фактах. Ничто так не привлекало Гермиону, как факты. Объективные факты были свободны от бремени морального груза.