Одного поля ягоды

babylonsheep

Риддлы сидели на противоположных концах прямоугольного стола. Когда дверь закрылась за горничной, миссис Риддл встала со своего места, выражение её тонких губ было каким-то неодобрительным, и ей не потребовалось произносить ни слова. Она широким жестом указала на накрытые места в центре стола, обычные сиденья Тома и Гермионы. Сегодня там было отличие: дополнительное место напротив, что в сумме давало пять приборов на столе.

— Том, Гермиона, — сказала миссис Риддл с еле заметным наклоном головы. Её глаза задержались на третьем члене компании, Нотте, перед тем, как она задала вопрос. — А кто это мог бы быть?

В её речи был маленький оттенок любопытства, но Том сомневался, что это было признаком приятного

удивления, как могло бы быть у кого-то, кто получит цветы от анонимного поклонника. Скорее, это был подъём интонации, которую можно услышать от врача, произносящего грозные слова: «Боже правый, что это такое?»

Нотта было не запугать. Он поднял подбородок и подошёл к столу целеустремлёнными шагами, расправив плечи и держа руку за спиной в подобающей благородной манере. Хотя он понимал, что всё это должно было быть пристойно и учтиво, подобная демонстрация тощей фигуры Нотта заставила Тома вспомнить о береговых птицах с их ходульными ногами и жёсткими шеями, охотящихся на подросших головастиков и копошащихся в грязи земноводных. Они хлопали крыльями и подрагивали хохолками, сравнивая, кто из стаи самый крупный или самый яркий. Они не были скворцами, но вряд ли были лучше, поскольку всё их существование диктовалось более значительными внешними силами: сменой времён года, приливами и отливами, трофическими циклами более мелких существ, от которых зависело их пропитание.

— Сэр, мадам, — сказал Нотт, отвесив им небольшой поклон, за которым последовал витиеватый жест. Единственным заметным признаком волнения было медленное сжимание правой руки Нотта и то, как он провёл большим пальцем по шлифованной поверхности фамильного перстня, что было видно Тому, потому что он стоял позади мальчика, но не миссис Риддл за столом. — Если вы позволите мне представиться? Я Теодор Эрасмус Нотт из Аббатства Брокстоу в Ноттингемшире.

— И как именно, — сказала миссис Риддл, у которой между бровей залегла мелкая линия в попытках мысленно сопоставить его фамилию со знатными семьями, — ты вступил в знакомство с моим внуком?

— Мы посещаем одну школу, — сказал Нотт.

— Должно быть, это благотворительная школа профессора Дамбертона, да?

Нотт резко повернул голову, но одёрнул себя до того, как смог метнуть в Тома Взгляд.

— Некоторым людям не посчастливилось быть студентами по благотворительности, но сама школа не является благотворительной. Мой отец её посещал, и его отец до этого, а его брат служил в Совете попечителей. Каждый из них учился по заслугам и наследию, а не за счёт государственного кошелька.

— Понятно, — сказала миссис Риддл. — И чему же в этой школе учат столько поколений твоей семьи?

— Тому же, чему она учит Вашего внука и мисс Грейнджер, — парировал Нотт. — Классике, разумеется. Истории, языкам, арифметике и натуральной философии.

— Без спорта?

— Исключительно на добровольной основе, мадам, — сказал Нотт. — Школа находится в северной Шотландии, и её посещают оба пола.

— Хм, — миссис Риддл расправила свою юбку, прежде чем сесть обратно на своё место. — Очень хорошо. Теперь я вижу, что Томми должен мне объяснить, почему он возвращается к нам на каникулы таким измождённым и болезненно бледным. Я предполагала, что этот Дамбертон предпочёл не включаться в заботу о здоровье своих студентов — но, возможно, меня, как это ни прискорбно, дезинформировали.

Когда Том выдвинул стул для Гермионы и помог ей сесть, краем глаза он заметил, как Нотт беззвучно произнёс слово «Томми» с лёгкой ухмылкой, оставляющей ямочку на его щеке.

Том направил слабое Жалящее заклинание в его бедро под столом, и все признаки веселья быстро исчезли.

Вскоре появились блюда, испускающая пар супница и буханка хлеба в прикрытой корзинке, прикаченная на тележке для сервировки и нарезанная на серванте горничной. Миссис Риддл попросила порезать

свою порцию хлеба толщиной с бумагу, убедившись, что Том возьмёт самые толстые куски, и бдительно следила за ним, отказываясь подавать сигнал к следующему блюду, пока не убедилась, что он доел всё до крошки. За первым блюдом последовал припущенный лещ, его кожица была надрезана линиями и заполнена кружочками лимона, затем — утиная грудка с начинёнными каштанами артишоками и, наконец, сладкий флан, политый густым сиропом из ирисок.

За время трапезы Нотт не изъявил никаких жалоб о том, что его еда была приготовлена и подана маглами, кто по его стандартам едва ли считался людьми. Не то чтобы ему предоставилась возможность, ведь миссис Риддл так тщательно его допрашивала, что его участие в диалоге было ограничено ответами на бесконечный поток вопросов.

Какой у тебя любимый предмет в школе?

— Британская история. Я более чем хорошо знаком с историей Англии и Уэльса, но меньше — с историей Шотландии и Ирландии.

Какой ты предпочитаешь спорт?

— Мой отец держит в нашем поместье соколов. Мы отпускаем их в ясные дни. Маме очень нравится, как это спокойно по сравнению с шумом и суетой во время охоты с гончими.

Вы покровительствуете театру?

— Мне редко предоставляется возможность, только когда один из профессоров в нашей школе ставит школьную пьесу — но они лишь любительские, поэтому в них никогда нет ничего хорошего. Но я сходил на «Le Chevalier Vert»{?}[(фр.) «Зелёный рыцарь». Имеется в виду «Сэр Гавейн и Зелёный Рыцарь» — поэма неизвестного автора XIV века, которая представляет собой рыцарский роман, посвящённый приключениям сэра Гавейна, племянника короля Артура] со своей матерью на прошлой неделе, и, хоть и видел его раньше, не был разочарован исполнением второго состава.

Все ответы Нотта, казалось, прошли проверку, но миссис Риддл не отставала от него, пока не вытянула самый важный вопрос во время поедания их очень липкого десертного пудинга.

— И чем занимаются твои родители? Твой отец, твоя мать?

Гермиона поперхнулась ложкой флана. Она торопливо промокнула губы салфеткой перед тем, как повернуться к бабушке Тома:

— Миссис Риддл, уверена, такие разговоры больше подходят для профессионального собеседования, чем для… для обеда!

— Гермиона, моя дорогая, когда дело касается первых впечатлений, это обязанность каждого представить себя в наиболее выгодном свете, — холодно сказала миссис Риддл. — И это обязанность хорошей хозяйки убедиться, что у гостей есть возможность представить себя в выгодном свете. Ты же не думала, что тебе и дражайшей Хелен не было представлено такой возможности, когда мы впервые встретились в Лондоне? — миссис Риддл сделала большой глоток из своего стакана и твёрдо поставила его на место. Без слов горничная у серванта подбежала, чтобы его заново наполнить. — Конечно, была. И, конечно, я нашла тебя удовлетворительной, а иначе ты бы не сидела здесь, наслаждаясь таким продолжением гостеприимства моей семьи.

При этих словах Том вздрогнул. Его вилка со звоном ударилась об остатки заварного крема на тарелке.

— Гран-мамa, я прошу прощения, но Гермиона здесь в первую очередь потому, что я пригласил её. Ваше дозволение и Ваше гостеприимство, хотя и были оценены по достоинству, не были необходимы, — он заговорил мощным голосом, и его слова приобрели поверхностный, отдающий эхом резонанс, что заставило Нотта приподняться и с нетерпением наблюдать за ним. — И, при всём уважении, меня глубоко оскорбляет представление, что её расценивают как чужака, как бы великодушно к ней ни относились, когда Вы знаете её немногим более, чем меня. Я считаю её своей семьёй не меньше, чем Вас с гран-папa. Возможно, не в официальных терминах — но так же легко, как и Вы, я тоже могу найти бланк для подписи и свидетеля, который проследит за моими действиями.