Одного поля ягоды

babylonsheep

— Ты в этом новичок, да, мальчик? — сказал хозяин лавки, поднимаясь с места, где он возился со штабелем проволочных подставок для зелий. Они каким-то образом слились в один ржавый узел из отслаивающегося металла. — Палочка подбирается для волшебника, как пара очков для тех, кто их носит, — он постучал грубым пальцем по крылу носа, где была пара круглых линз в черепаховой оправе, прикреплённой к спинке. — Волшебник может выиграть или выкрасть чужую палочку, но он никогда не будет таким сильным с ней, таким точным с ней, каким бы он мог быть с палочкой, которая его выберет. Хорошая палочка, видишь ли, узнаёт руку волшебника, который ею владеет, неважно, кто держит её в это время. Великая

палочка, мальчик, будет предана этому волшебнику — до дня, пока он не погибнет, а иногда и дольше. Куда идёт волшебник, туда идёт и его палочка, и, если ему повезёт, на его костях прорастёт дерево и будет охранять его тысячу лет.

Продавец пожал плечами, отряхивая руки о кожаный фартук, и затем добавил:

— Конечно, есть люди, которые хранят палочку старого дедушки ради воспоминаний, но, между нами говоря, это потому, что они не смогли выложить золото за портрет в память о нём. Но послушай меня, мальчик, если ты начинаешь учиться в сентябре, ты можешь обойтись без нового сверкающего котла или мантии ручной работы — такой ногастый парень, как ты, вырастет из неё к Рождеству, готов поспорить, — но палочка, которую ты купишь сегодня, прослужит тебе до конца жизни.

В конце дня Том забрёл в магазин волшебных палочек с некоторой неохотой. Его карманы были забиты уменьшенными свёртками, фиолетовый мешочек денег опустел, за исключением горстки золотых монет. Ему противело расставаться с ними, сначала он избавлялся от серебряных и бронзовых монеток. Это золото было первым, которое он держал в руках за все свои одиннадцать с половиной лет жизни — всего несколько раз он видел золотые сувениры, да и то лишь на расстоянии, в руках состоятельных покупателей на Оксфорд- или Пикадилли-стрит. До сих пор он и не предполагал, что у него будет своё собственное золото, тяжёлые жёлтые круги, сияющие, как маленькие солнца, отчеканенные с лицом ухмыляющегося гоблина, сжимающего в руках весы.

Слова продавца не выходили у Тома из головы. Он знал, что он может творить магию без палочки, он делал это годами, и Дамблдор подтвердил, что способность Тома чувствовать мысли и намерения имела волшебную природу, такую редкую, что её даже не преподавали в Хогвартсе. (Том расценил, что, поскольку это не входит в курс защиты от Тёмных искусств, значит, немногие волшебники научились защищаться от этого).

Нужна ли ему вообще была палочка?

— Палочка и волшебник — одно целое, мистер Риддл, — сказал морщинистый продавец магазина волшебных палочек, его бледные глаза сияли в сумраке позднего дня, а зачарованные измерительные ленты крутились по краю зрения Тома. Он не объяснил, как и почему он знал имя Тома. — Эта палочка, думаю… — он открыл крышку коробки, которая была длиннее остальных из тех, что попробовал Том, в ней лежала палочка из белого дерева, суженная к острому кончику. — …всегда была предназначена для Вас. Вот, мистер Риддл, возьмите её!

Том потянулся за ней, ожидая, что она взорвётся в его руке, как «колесо Кэтрин»{?}[Изначально средневековое устройство пыток, теперь это классический вид вращающихся фейерверков, а-ля вертушка], или выпустит гнилой дым, как полудюжины предыдущих палочек, но эта казалась горячей на ощупь, и, когда он её поднял, из её конца вырвались сияющие оранжевые капли, образующие фигуру парящей птицы с изогнутыми крыльями и блестящим оперённым хвостом. Секунду или две Том смотрел на это с распахнутыми глазами, палочка грела его руку, как жестяная кружка горячего молока, прижатая к охлаждённой плоти после долгой прогулки на обратном пути с воскресной службы. Затем фигура распалась на мерцающие искры, которые полностью растворились, оставляя под веками синие и фиолетовые пятна остаточного изображения.

—

Видите? Волшебнику не нужна палочка, чтобы у него была магия, но даже лучший волшебник не сможет совершить все магические подвиги без одной, — сказал мистер Олливандер, отрезая коричневую бумагу и бечёвку, чтобы запаковать то, что он расценил верной продажей. — А конкретно эта палочка особенно мощная — с мощным темпераментом. А как иначе, ведь в её основе лежит перо феникса? Фениксы встречаются крайне редко, и из всех магических видов обладают самыми удивительными способностями.

— Значит, это правда? — сказал Том, который провёл первую половину дня, разглядывая полки в книжном магазине, просматривая как можно больше книг, пока продавец мог считать его настоящим покупателем. — Фениксы могут жить вечность?

— Точнее сказать, они бесконечно живут и умирают, мистер Риддл, — Олливандер поправил его. — Но, в конце концов, это не более чем ещё одно название вечности.

— Я возьму её, — сказал Том, держа свою новую палочку на свету и любуясь формой её вырезанной рукоятки. Он кивнул в сторону коричневой бумаги на стойке. — Не трудитесь запаковывать.

Эта палочка не покидала Тома с того самого дня, как он её получил. Он прятал её за пояс, когда ел в приютской столовой, не доверяя, что другие дети не будут заходить в его комнату, когда его там нет. Он давно научил их не трогать его вещи, но у некоторых из них могло возникнуть искушение открыть дверь и посмотреть на полку с книгами или на глянцевую театральную программку, которую он повесил на подоконник, потому что они ошибочно полагали, что смотреть можно, если воздерживаться от прикосновений. (Они, конечно, ошибались.)

Эта палочка, его палочка, выбрала его.

Продавец сказал, что она была предназначена ему.

Эти слова никогда не покидали Тома, и они только укрепили его веру в то, что Великие Вещи были предначертаны ему судьбой. А Великие Вещи, он выяснил, были ценнее золота или достоинства, которое, по мнению одиннадцатилетнего мальчишки в поношенной домотканой одежде, у него было. Нет, использование палочки не обесценило его магические способности, он не стал хуже — ни в чём, кроме как в финансовом смысле. Он пришёл к быстрому выводу: достаток зависел не только от веса кошелька.

Он видел ценность в Гермионе Грейнджер, которая в какой-то момент — каким-то образом — стала чем-то бoльшим, чем чрезмерно усердная девочка, у которой было слишком много волос и слишком много мнений. Он осознал и ценность идеи товарищества в день, когда смотрел, как обувная коробка горит на замёрзшем озере. В ночь, когда он смотрел, как истекает кровью собака на ковре его отца, он попробовал плод взращенной преданности, и её вкус был металлическим и горьким, богатым железом и с привкусом валерианы.

И была ценность, он признался себе, в Нотте — помехе, паразите, вынужденном союзнике, которому пришлось поклясться в условной преданности, вместо того чтобы предоставить свою преданность из принципа. Том не хотел заходить так далеко, как признавать, что Нотт… ну, спас его жизнь, но, со всем его умением искажать факты реальности, чтобы соответствовать его необходимости, он не мог отрицать, что Нотт обеспечил доставку Тома в больницу Св. Мунго во время Случая под Новый год. Нотт был тем, кто — каким-то образом — обнаружил местоположение Тайной комнаты, и, хотя это действие подтвердило его полезность, первое суждение Тома о нём не изменилось: Нотт был лукавым оппортунистом до мозга костей, и ему требовалось постоянное подтверждение его социального статуса с Томом Риддлом и Гермионой Грейнджер, чтобы поддерживать продуктивные отношения между ними тремя.