Одного поля ягоды
Шрифт:
Этим ковром, обнаружил Том, было не так легко поворачивать и управлять, как метлой. Ковёр и метла меняли направление движения одинаково, наклоняясь влево или вправо, но если несколько всадников наклонялись в противоположные стороны, ковёр останавливался и дрейфовал по кругу. При наличии грамотного рулевого Том подумал, что ковёр может служить платформой для дуэлей — возможно, не для показательных поединков, где боевая магия должна была быть наполовину представлением, наполовину спортом для удовольствия зрителей, а для настоящих сражений, где объявить противнику о своём присутствии было бы смертельной ошибкой для волшебника.
К наступлению ужина все трое
Коллекция синяков не мешала Тому ощущать растущее чувство триумфа. Он нашёл давно забытую Тайную комнату. Он открыл её, и теперь у него было средство, чтобы войти в неё.
За следующие несколько недель Гермиона составила список подготовки для их экспедиции в Комнату. Сочетая упорство и настойчивость, она заставила каждого участника взять на себя определённые обязанности, объяснив, что это делается ради эффективности — лучше распределить задания между тремя людьми заранее, вместо того, чтобы на месте тратить время на споры о том, кто что делает. Том мог быть главным дуэлянтом, как он и хотел, а Нотт должен был стать главным историком.
— Потому что, — Гермиона сказала ему, — если кто-то и может подтвердить, что это Тайная комната или продуманная фальшивка, это Нотт. Если кто-то и может сказать, что представляет ценность, а что нет, это он — и он не сможет этого сделать, если ты будешь взрывать всё в зоне видимости. И у тебя всё ещё есть его присяга!
Гермиона сама возьмёт на себя роль целительницы, дополнительного дуэлиста или историка, в зависимости от потребности ситуации. Но она решила, что все должны взять с собой по бутылочке бадьяна, рулону бинтов и по пузырьку крововосполняющего и обезболивающего зелья. Она также решила, не советуясь с ним, что если кто-то пострадает настолько, что это нельзя будет вылечить с помощью первой помощи в полевых условиях, они откажутся от миссии и посетят больничное крыло Хогвартса.
— А что, если это Нотт? — сказал Том.
— Что, если это я? — настаивала Гермиона.
— Ты важнее!
Губы Гермиона сжались от неодобрения:
— Том!
— Ты помогла мне, когда мне это было необходимо, — сказал Том, — и я этого никогда не забуду. Но мы оба знаем, что Нотт никогда не сделает того же для нас, если только для него там не будет выгоды.
— Так будет правильно, — твердо сказала Гермиона, и, услышав это, Том быстро отказался от своих аргументов. Когда Гермиона использовала слова «Правильно» и «Неправильно», это было признаком того, что никакая логика не могла изменить её мнение. Только обращение к эмоциям могло повлиять на неё в тот момент, что было утомительно для Тома. Ему пришлось заставить себя почувствовать сочувствие, чтобы построить аргумент с этой точки зрения.
Подготовка, разделение обязанностей, лётная подготовка: эти занятия заняли последние недели летних каникул. Это были серьёзные, насыщенные проекты, которым они могли уделить своё время и внимание, вместо того чтобы рассуждать, что лежало в Комнате, — помимо тайны монстра Салазара Слизерина, какие сокровища Слизерин спрятал, чтобы помочь своим ученикам продолжить его великую работу?
Том заметил, что единственное, к чему Гермиона не подготовилась заранее, — это раздел добычи. Возможно, было слишком много надежд на то, что будет что-то ценное в Комнате,
Дни проносились мимо, и вскоре конец августа уже приближался к ним. Со всеми их успехами в обучении полётам на ковре, произнесении заклинаний, пока кто-то другой летал на ковре, и их отрепетированными оправданиями перед любым из старост или учителей, который мог встретить их в туалете для девочек во время вечерних патрулей, получить значки старосты школы школьной совой за две недели до учебного года было чем-то непримечательным.
Значок Гермионы был с синей эмалью, а Тома — с зелёной, но они не сильно отличались от их значков старост, и никто из них не упомянул этого Риддлам, которые свыклись с присутствием Гермионы, и начали видеть её частью своей семьи, к худу ли, к добру ли. Они даже начали оттаивать по отношению к Нотту, который стал захаживать в Усадьбу Риддлов два раза в неделю или чаще на протяжении каникул, принося с собой символические подарки с каждым визитом: бутылки ягодного вина и сладкие кордиалы{?}[Сладкий ликёр из фруктов, ягод или трав, нечто схожее с настойкой] из семейного погреба, половину окорока копчёной оленины, застреленной его отцом прошлой осенью, пучок шёлковых ниток из швейной мастерской его матери, чтобы миссис Риддл могла использовать их в своих вышиваниях.
Для Риддлов это подтвердило их предположение, что Нотт был из «хорошей семьи», если его чёткой речи и хорошо сшитой одежды не было достаточно, чтобы их убедить. Они были довольны — и в некоторой мере испытывали облегчение, как Том заметил по форме и образу их мыслей, — что, хотя их внук родился у деревенской потаскухи и был воспитан побирушками в Лондоне, они не испортили его, доказав, что он способен отличать подходящее общение от нежелательного влияния.
(Подслушав один из частных разговоров своих бабушки и дедушки, Тому не понравилось, что они считают происхождение Гермионы «номинально респектабельным, но, по крайней мере, её отец — врач — представь, если бы он был торговцем!». Но Том согласился с их мнением, что стандарты в наши дни упали, и нужно пользоваться тем, что дают).
— Это такой вульгарный способ купить чьё-то расположение, — пробормотал Том Гермионе, увидев, как Нотт преподносит миссис Риддл большой кувшин мёда с пасеки поместья. Ему вспомнилось, как бабушка осыпала его подарками летом перед шестым годом обучения.
— Думаю, это мило, что они нашли общий язык, — сказала Гермиона, улыбаясь и поднимая свой бокал, чтобы налить ещё немного кордиала из крыжовника, который, как сообщил им Нотт, был приготовлен слугами по многовековому семейному рецепту.
— За мой счёт! — прошипел Том, которого выводило из себя, что всякий раз, когда миссис Риддл называла его «Томми», Нотт бросал на него взгляд и ухмылялся.
— Не всё вертится вокруг тебя, Том.
— Она показала ему семейную портретную галерею на прошлой неделе. На следующей неделе будет фотоальбом! — весьма разгневанно сказал Том. Мать Гермионы и миссис Риддл, воркующие над его детскими фотографиями, не были воспоминаниями, которые легко забыть.
Том утаскивал Нотта всякий раз, когда видел, что мальчик слишком интимно сходился с Риддлами, и заставлял Нотта уйти, прежде чем они смогли бы пригласить его остаться на ужин.