Одного поля ягоды

babylonsheep

— Почему ты так долго к этому шёл? Ты мог сделать всё это с самого начала. В прошлом году, до того, как решил, что лучшим курсом действий будет приключение с «соком из петрушки».

— В прошлом году у меня был только список имён. Министерство бы ничего не сделало, только отправило бы его в архив, если бы я передал его им, — Том знал это наверняка, ведь он достал список в архиве Министерства. — К сожалению, если бы я сказал им, что некоторые люди что-то замышляют и это было бы подтверждено только моей исключительно точной интуицией, это бы не сочли приемлемым доказательством, чтобы что-то предпринять.

— Непостижимо! — перебил его Нотт. — Как бы кто-то мог счесть твою интуицию ничтожным доказательством?

— Но теперь у нас есть

вещественные улики, — продолжил Том. — Министерство, которое всегда создаёт видимость бурной деятельности для газет, не сможет не обратить внимание, если мы доставим их к ним на порог. Они не отмахнутся от них и не решат, что это просто какое-то эксцентричное хобби ремесленника, потому что волшебник внизу, сознавшись с приставленной к нему палочкой, что он планировал сделать, — Том начал расхаживать в размышлениях, быстро разговаривая. — Я напишу записку, добавлю обрывки воспоминаний в бутылке от нас обоих, наш разговор, — под взглядом замешательства Нотта Том прояснил. — Только наши разговоры, когда мы заходили в дверь, пока у него не случился припадок. Я не собираюсь компрометировать себя, что использовал Непростительное вот так в открытую. И в результате Министерство проведёт расследование о внедрении в стадион. Я не хотел этого делать самостоятельно, конечно. Меня впечатляет уровень мастерства и искусность рунических чар, но сама работа, прямо говоря, такая же скучная, как смотреть на двух ухаживающих флоббер-червей, которые пытаются выяснить, где чей конец.

— И как именно «посылка» будет доставлена на порог Министерства? Ты подумал об этой части плана или собираешься придумать сейчас на ходу? — спросил Нотт.

— Мы соберём всю важную информацию — уменьшим модели, если нужно — и сожжём всё остальное. Привяжем конверт к шее волшебника, в котором будут воспоминания и записка. Аппарируем с ним в атриум Министерства, сбросим доказательства, затем аппарируем обратно в Хогсмид. Просто, чисто, легко, — сказал Том. — В доме под Фиделиусом не должно быть антиаппарационных оберегов, как в последнем доме, который мы посетили. Ему нет смысла выходить наружу каждый раз, когда он хочет посетить Лондон. Соседи бы заметили, что волшебник идёт в невидимый проём между домами, и это вызвало бы подозрения. Вопросы?

— Да, вообще-то имеются, — сказал Нотт. Он начал перечислять их, загибая пальцы. — Во-первых, ты когда-либо раньше извлекал воспоминания? Во-вторых, ты знаешь, что для безопасности и чрезвычайных ситуаций атриум Министерства позволяет только одностороннюю аппарацию? Ты можешь аппарировать туда и только в атриум, да. Но если ты хочешь уйти, ты должен использовать камины или ворота в магловский Лондон. И в-третьих, у тебя есть хоть малейшее представление, какой эффект мы произведём на Британию?

— Тогда изменения в планах: на входе аппарация, на выходе камин, — сказал Том. Он читал об извлечении воспоминаний в короткий период на четвёртом курсе, когда был заинтересован в магии разума, и Розье одолжил ему несколько книг в обмен на тренировки в заклинаниях. Он не счёл нужным обратить внимание на недостаток опыта. — И да, у меня есть понятие о последствиях. Отдел магических игр и спорта, скорее всего, будет вынужден отменить чемпионат Лиги, пока поля для квиддича по всей стране будут проверять на безопасность. Потеря сезона квиддича будет невосполнимой эмоциональной утратой, помимо необходимости вернуть деньги с продажи билетов, но я уверен, мы сможем это выдержать с надлежащим достоинством. Что-то ещё?

— В-четвёртых, ты рассчитываешь, что люди с теплом и дружелюбием встретят две фигуры в капюшонах, сбрасывающих что-то, напоминающее мёртвое тело, и убегающих прочь? — бесстрастно спросил Нотт. — Мы будем неотличимы от иностранной угрозы, от которой, полагается, спасаем Британию.

— Мы используем на себе Дезиллюминационное заклинание и проскользнём незамеченными. Они поймут наши намерения, когда просмотрят воспоминания, — упрямо сказал Том. — У меня есть несколько склянок

в шкатулке для зелий. Только мастер магии разума может изменить собственные извлечённые воспоминания, а ещё изменённые воспоминания сжимают время и ослабляют чувства в отличительной манере. Пару параллельных воспоминаний практически невозможно подделать. Когда закончишь, возьми бумаги, а я уменьшу модели.

Нотт вздохнул:

— Я советую тебе остерегаться, насколько это возможно, использования незаконных заклинаний. Иначе Министерство может быть не настолько сострадательным, чтобы приписать добрые намерения твоим действиям.

— Хорошо, — сказал Том. — Я приму к сведению твой совет. А теперь к следующему вопросу: как мы подпишем записку? Если мы оставим её анонимной, они не только предположат, что это единичный случай, но и забудут, кто мы, потому что не смогут соотнести нашу мотивацию с нашими деяниями. Если мы оставим это как «господа Н. и Р.», они не примут нас всерьёз. Нам нужно дать себе имя, чтобы они могли нас должным образом запомнить и наградить, когда придёт время. Что-то значительное для наших личностей, чтобы мы могли сказать, что всё это время это были мы, и они смогли бы это выяснить, если бы внимательно следили.

Многие годы мотивация внеклассных занятий Тома была укреплена блаженным удовлетворением, что однажды он раскроет свою личность. Театральная развязка, когда он сможет открыто получить причитающееся по своим заслуженным подвигам, и никакой наглый прохожий или сующий свой нос не в свои дела директор с галёрки не сможет заявить, что настоящий Том Риддл — нищий кокни{?}[Пренебрежительно-насмешливое прозвище уроженцев Лондона из средних и низших слоёв населения. В соответствии с поверьем, истинный кокни — это житель Лондона, родившийся в пределах слышимости звона колоколов церкви Сент-Мэри-ле-Боу (звон их слышен на расстоянии не больше пяти миль от церкви), которая расположена в районе нынешнего Сити, но раньше это был один из беднейших портовых районов.], берущий подачки школьник, помпезный писака из сточной канавы, чьи таланты производят больше блеска, чем сути. Он отрезал от себя первые два пункта с обнаружением своей семьи: настоящий Том Риддл был по праву рождения джентльменом праздного класса, и это было в ведомственных документах. Но Томас Бертрам, его маска удобства, которая бросала тень на истинное лицо? Бертрамом восхищался определённый круг общества, который заботился о семейном очаге, и, хоть он и давал ему некоторый уровень известности в волшебном сообществе, он не приносил ему никакой репутации серьёзного магического исследователя.

Это волновало Тома больше, чем он думал, будет.

— Нам нужно, чтобы нас приняли всерьёз, — продолжал Том. — «Искренне Ваш, мистер Такой-то». Нам стоит взять псевдоним. Что-то значительное, как титул. Все уважают правильные титулы.

— Какого рода титул? — спросил Нотт, и скептицизм окрасил его голос. — Судья Визенгамота может по закону подписывать свои записки как «Достопочтенный», то же касается магических Мастеров и целителей с законной аккредитацией. Но, насколько я знаю, у тебя такой нет.

— Я не имею в виду настоящие титулы, — сказал Том. — Вся суть этого не сказать им, кто мы, но намекнуть.

— О каком уровне художественного вымысла мы говорим? Как бы сильно меня ни привлекало звание «Благороднейший и Древнейший», не самая лучшая идея так близко связывать свою личность с политической повесткой, только если ей не суждено стать инструментом будущей повестки.

— Когда ты пригласил меня к себе домой на прошлое Рождество, — размышлял Том, — ты упомянул о добрых чувствах к романтизму волшебников. Если мы хотим, чтобы нас узнали как доблестных защитников, поборников людей, нам нужны подходящие имена. Министерству будет сложнее выставить нас разбойниками и народными мстителями, если мы сделаем ход до того, как они смогут что-то сказать. Но если они настолько беспринципны, каким был бы я на их месте, будет лучше, если мы предусмотрим запасной вариант…