Одного поля ягоды
Шрифт:
Каждое предложение было отмечено шагом вперёд, что заставляло Гермиону делать шаг назад, пока шагов не осталось, и Том не прижал её спиной к книжному шкафу. Гермиона чувствовала, как корешки книг впиваются в её джемпер, как Том держит её за запястье, и как его внимание было полностью устремлено на неё.
— У меня были мои теории о том, чем обладает мистер Максимилиан, что делает его таким желанным. Но этим они лишь и были — пустыми теориями, не подкреплёнными ни практикой, ни содержанием, — продолжал Том. — Мне не казалось разумным, что Максимилиану достаточно подкрасться
Во мне есть что-то, что оказывает на тебя такое же инстинктивное воздействие. Что это? Это моё присутствие? Это мой голос, моя магия, сила, с которой резонирует каждое слово и каждое прикосновение? — Том наклонился ближе, его лоб касался её, аккуратный завиток на лбу висел над её бровью. Глаза Гермионы расширились: это было ненормально. Том часто забывался и забывал о своих манерах, когда попадал в хватку очередного безумия. Но в его глазах не было свидетельства о далёких шестерёнках, вращающихся на глубине нескольких саженей под поверхностью. Они были зафиксированы на её и выглядели… практически ясными. — Трудно поверить, что мою жену может соблазнить нечто столь невразумительное, как то, что в книге описывается как «грубая мужская чувственность». Как причудливо.
Он был слишком близко. Его грудь касалась её, их мантии так близко переплетались, что синяя отделка встретилась с зелёной подкладкой, и губы Тома проложили путь от её скулы к её шее и наконец к своей цели, её рту. Он усмехнулся, и рокот тихого смеха разжёг этот скрытый трепет, в котором она не любила признаваться, когда Том предавался импульсивности и пренебрегал всеми правилами, которым она учила и была обучена о приличиях в обществе. Затем его рот поймал её, и все ростки жалоб, которые она могла высказать, завяли на лозе.
Его зубы прошлись по её губе. Рука, которая держала книгу, прижалась возле её бока, а уголок обложки касался её рёбер. Том медленно исследовал с полуприкрытыми глазами, наслаждаясь редким уединённым моментом, когда он мог обнимать Гермиону без ограничений его образцовой репутации, удерживающей его. Его рот прошёлся по её щеке, мочке её уха, ниже к горлу…
А затем он укусил её прямо в шею.
Гермиона издала приглушённый вскрик, не в состоянии сдержать смех, вырывающийся наружу:
— Том, это щекотно! Что это ты творишь?
Том отодвинулся и укоризненно посмотрел на неё:
— Я делаю то, что Максимилиан делал в книге, пытаясь объяснить Элоизе, почему он отвратительный монстр, который уничтожит её жизнь. Элоизе это должно нравиться: в своём внутреннем монологе она распинается, не прекращая, как она хотела, чтобы он бросил её на землю и добился своего.
— Не могу поверить, что ты пользуешься советами из любовного романа, Том! — сказала Гермиона со смехом. — Это нелепо!
— Пока что это работало, — ворчливо сказал Том, недовольный тихим звоном её смеха. — Ты не должна смеяться над этим. Ты должна чувствовать то, что рассказчик описывает
— Это беллетристика, — сказала она ему. — Уверена, автор всё придумал.
— Есть только один способ проверить это…
— Какой?
— Попробуй на мне, — сказал Том. — Нельзя прийти к значимому выводу с выборкой из одного.
— Том…
— Пожалуйста?
— Агх, — фыркнула Гермиона и вырвала своё запястье из хватки Тома. Она ослабила узел на его галстуке, расстегнула первую пуговицу на форменной рубашке и отодвинула накрахмаленный воротник. — Если это рассмешит тебя, то никакого вреда не будет, полагаю.
Она положила свои руки на его плечи, опустив его на доступную высоту. Затем она провела своими губами по его челюсти вниз к его горлу и вбок от его шеи. Том молчал, но она чувствовала, как резко колотился его пульс под её губами, его короткие выдохи регулируемого дыхания. Он был взволнован, но изо всех сил старался это скрыть.
— Поехали, — пробормотала она, открывая свой рот и нежно его кусая, едва заметно. Когда он не отреагировал, даже не засмеялся, она сжала плоть его горла крепче между зубов, что оставило на нём розовое кольцо её зубного отпечатка.
— Г-Гермиона, — заикался Том хриплым голосом. Это звучало скорее как: «Хннг-миона».
Гермиона разжала зубы и попыталась отойти:
— Прости, Том, я не хотела сделать тебе больно…
— Нет, — сказал Том, — ты не сделала мне больно. Мне понравилось.
Теперь настал черёд Гермионы ахнуть от удивления:
— Ой!
— Это было опасно, — сказал Том. Затем его глаза вспыхнули. — Сделай так ещё раз!
Он снова наклонился, открывая ей своё горло:
— Размер выборки — два, численность выборки — два. Ты знаешь, что такой результат не может считаться значимым доказательством чего-либо.
— Том…
— Я разрешаю тебе использовать меня как объект этого жизненно необходимого исследования, — сказал Том. — Нет, не разрешаю. Я молю тебя.
Со вздохом Гермиона наклонилась и погрузила зубы в его плоть. Мускулы его плеч напряглись под её руками, и он вжал её в книжный шкаф, его вес, навалившийся на неё, становился всё менее удушающим и более… манящим.
— Ах, — выдохнул он. — Теперь я понял. Почему Элоиза отказывалась уходить, неважно, как много раз Максимилиан пытался ей приказать убираться, — его голос опустился до практически неразличимого. — Это стало пристрастием.
С сожалением он отстранился от неё и сделал шаг назад, разглаживая смятый воротник:
— Видимо, на книги нельзя полагаться напрямую. Я думал, что будет так просто следовать по шагам и соблазнить свою жену. Но это не так просто, правда, Гермиона?
Гермиона вытерла влажность со своих губ рукавом мантии:
— Мне стоит тебе сообщить, что я не твоя жена, и ты не соблазнил меня?
— Пока.
— Ты про жену или про соблазнение?
Том рассмеялся:
— Это одно и то же. Но если ты так об этом переживаешь, то тебе следует опровергнуть мои усилия собственными контрмерами. Есть один способ сделать это, если ты ещё не догадалась.