Одного поля ягоды
Шрифт:
— Я его видела достаточно, — сказала первая девушка. — Думаю, каждая девочка в нашем году будет та-а-ак ревновать Сидони Хипворт. Ну, знаешь, другую старосту Слизерина.
— Думаешь, ему нравятся слизеринки? Он помог мне пересадить рассаду волшебной рябины на травологии в прошлом году, и он был таким галантным всё время…
— Фу! — простонала Гермиона. — От вас никакой помощи!
Она захлопнула дверь купе и направилась в начало поезда, где новые старосты школы будут вводить в курс дела восемь старост-новичков. Поезд не начал ход, но старостам надо было собраться там, поэтому она всё равно увидит его рано или поздно.
Она
Вместо его бледной, как у принцессы, кожи Том, казалось, действительно выходил на улицу этим летом. Он вырос ещё на дюйм или два. Со здоровым цветом щёк и бронзовым отливом в его тёмных волосах, оставленных солнцем, он выглядел как мальчик с рекламного плаката магловского оздоровительного тоника. В этот момент Гермиона поняла, почему девочки из Хаффлпаффа так себя вели: Том Риддл был красивым.
Она уже много лет знала, что Тому повезло в отделе внешности. Она замечала, с объективной точки зрения, что у него были симметричные черты лица, а пропорции были хорошо сформированы и благовидны: если бы старые мастера Ренессанса сняли мерки с Тома, они бы обнаружили, что он не сильно отклонился от идеала золотого сечения в расстоянии от его бровей до линии роста волос, или от глаза до глаза, или в ширине его плеч и размахе его рук. Но только сейчас ей пришло бы в голову назвать его волосы «пышными», а форму губ — «чувственной»…
«И никогда не назову», — сказала она себе.
В Томе было больше, чем его наружность, которая была лишь конгломератом черт, которые сегодняшнее общество считало модными, как двести лет назад были модными напудренные белые парики, а четыре века назад — бросающиеся в глаза выпуклые гульфики. Том был не только его внешностью: он был больше, чем его социальное происхождение, чем его имя или его кровь.
Том был её лучшим другом, её первым другом, которого она когда-либо завела, и годы никак не могли этого изменить.
— Поздравляю, — сказала Гермиона, опускаясь на место рядом с ним. — Думаю, все ожидали, что ты станешь старостой, но это не умаляет достижения.
— Спасибо, — был вежливый ответ Тома. Он наклонился вперёд, взмахнув палочкой, чтобы наложить заклинание и заглушить разговоры нескольких других старост, которые тоже зашли в купе. — Я лично верю, что Слагхорн скорее бы упал замертво, чем отдал бы этот значок кому-то ещё.
— Слагхорн, — эхом отозвалась Гермиона. Её нос сморщился. — Я забыла о нём. Это значит, что он теперь начнёт приглашать нас на свои званые ужины?
— Меня уже пригласили на обед в полпервого, — сказал Том, откладывая книгу в сторону. Он залез внутрь своей мантии и вытащил пергамент с гербом Слизерина наверху и подписью Слагхорна внизу.
— Ты пойдёшь?
— Думаешь, он даст мне отказаться? — Том скривился. — Я уже могу сказать, что он постарается заманить меня в подмастерья к своему старому другу мистеру Джиггеру или на
— Мой едва ли лучше, — сказала Гермиона, которая уважала учителей и доверяла их знаниям в своих областях, но вне их она знала, что некоторые из них были… сомнительны. — Профессор Бири вдохновляет нас следовать нашим мечтам и удовлетворять наши творческие порывы, но это как-то не считается за карьерный совет. Если подумать, я бы предпочла профессора Слагхорна.
— Ты уверена, что не хотела бы себе карьеру в исполнительном искусстве? — сказал Том, приподняв бровь. Профессор Бири, их учитель травологии, был заядлым любителем театра и каждое Рождество набирал учеников, чтобы поставить классическую волшебную пьесу. Это было одной из многих причин, почему Том делал себя недоступным во время каникул и посвящал своё время частным занятиям. — Ты могла бы выбрать себе интересный сценический псевдоним и принести Шекспира в невежественные массы — я знаю, что эти две вещи тебе бы очень понравились.
— Читать монологи из «Зимней сказки»{?}[Уильям Шекспир «Зимняя сказка» — одна из поздних пьес Шекспира, где одну из героинь зовут Гермиона ] в спальне не то же самое, что выходить на сцену перед сотней человек, — сказала Гермиона, подпихивая его плечо своим. — Мне не хватит сценического обаяния для этого. В любом случае, такая карьера строится лишь ради популярности, и есть много других вещей, которые заботят меня гораздо больше.
— Хм-м, — задумался Том. — Понимаю. Я не вижу, как ты могла бы быть счастливой в ситуации, где тебе лишь нужно повторять строки чьего-то сценария. Я бы тоже этого не потерпел, если только «чей-то сценарий» не был бы моим под другим именем, — он остановился и продолжил низким и задумчивым голосом. — Не это ли делает нас такими похожими?
— Ах, Том, — сказала Гермиона, закатив глаза, — пожалуйста, пожалуйста, не порть этот момент, сказав что-нибудь о том, насколько мы лучше…
— Гермиона!
Пружины скамейки купе заскрипели от того, как мальчик с энтузиазмом бросился на место рядом с Гермионой, толкая её в Тома и прижимая Тома к окну. На мгновение Гермиона заметила тёмную вспышку гнева в глазах Тома, но она тут же исчезла, уступив место дружелюбному выражению лица с добросердечной улыбкой. Том помог Гермионе вернуться в вертикальное положение и, беззвучно взмахнув палочкой, поднял с пола учебник и открыл его на странице, которую читал, заложенную пером.
— Эм, — сказала Гермиона. — Привет, Кларенс.
Кларенс Фицпатрик, оказывается, был старостой мальчиков пятого года в Рейвенкло. Она разговаривала с ним несколько раз за прошлые годы — он давал ей «Воскресный пророк» за завтраком, после того как вытаскивал страницу с головоломками, потому что он утверждал, что покупает его только ради кроссвордов.
На занятиях и трапезах большинство учеников обычно делились по факультетам и полу: девочки сидели с девочками, а мальчики — с мальчиками из побуждений благопристойности, — на общих скамейках было слишком просто послать неверный сигнал случайным движением колена под столом. (Гермиона ярко помнила ощущения колен Тома в том алькове в прошлом семестре, и мысль о такой близости с ним наносила краску на её щёки даже недели спустя.)