Огненный крест. Книги 1 и 2
Шрифт:
Они могли сломать дверь. Но удары становились все реже, и Роджер почувствовал, как замедляется сумасшедший бег его сердца, и возбуждение в крови утихает.
Он прикрыл глаза, собравшись читать молитву, как просил Хасбанд. Он порылся в памяти, пытаясь найти подходящую, но в голову приходили только отдельные фрагменты из «Книги общих молитв». [168]
«Помоги нам, о Господи…»
«Услышь нас…»
«Помоги нам, о Господи, — прошептал голос его отца, другого отца — священника, где-то на окраине его сознания. — Помоги нам, о Боже,
168
Официальный сборник молитв и других литургических (то есть богослужебных) предписаний англиканства.
Каждое слово коротко вспыхивало в его голове, как горящий лист, поднятый ветром с костра, и превращалось в пепел, прежде чем он смог ухватить его. Он бросил свои попытки и просто стоял, сжимая руки Хасбанда в своих и слушая низкое хрипловатое дыхание мужчины.
«Пожалуйста», — молча подумал он, хотя не представлял о чем просил. И это слово также исчезло, не оставив за собой ни следа.
Ничего не происходило. Голоса еще звали снаружи, но они казались не более значащими, чем голоса птиц. Воздух в комнате был застоявшийся, но холодный, словно по углам гулял сквозняк, не касаясь их, стоящих в центре хижины. Роджер чувствовал свое ровное дыхание и замедляющиеся удары сердца.
Он не помнил, когда открыл глаза, но теперь они были открыты. В мягких серых глазах стоящего напротив мужчины были голубые пятнышки и черные черточки. Его ресницы были густыми, и на краешке одного века краснела небольшая опухоль, подживающий ячмень. Маленькая выпуклость была гладкой и круглой, и ее цвета переливались всеми оттенками красного — от рубиновой точки в центре через малиновый до розового цвета к краям. Такая радуга могла украсить рассветное небо в день Создания.
Лицо перед ним с глубокими складками, идущими от носа ко рту, было словно вырезано скульптором. Морщины лежали над тяжелыми седыми бровями, разлетающимися, как крылья птицы. Губы были толстыми и гладкими, темно-розовыми; белые зубы блестели и казались странно твердыми по сравнению с мягкой плотью, прикрывающей их.
Роджер стоял, не двигаясь, удивляясь красоте того, что видел. Понимание того, что Хасбанд — коренастый мужчина среднего возраста с невыразительными чертами лица, не имело никакого значения. То, что он сейчас видел, было потрясающим сердце своеобразием, уникальной особенностью, удивительной и неповторимой.
Ему внезапно пришло в голову, что с такими же чувствами он рассматривал своего маленького сына, поражаясь совершенству каждого крошечного пальчика на ножке, изгибу щеки и ушка, которые заставляли его сердце сжиматься, сиянию его новорожденной кожи, сквозь которую просвечивала невинность младенца. И здесь перед ним было такое же создание, не новорожденное и не невинное, но такое же изумительное.
Он взглянул вниз и увидел собственные руки, все еще держащие руки Хасбанда. И испытал трепет, осознав красоту своих пальцев, выточенных костей запястий и суставов, восхитительное очарование тонкого красного шрама на большом пальце.
Хасбанд глубоко вздохнул и отпустил его руки. Роджер на мгновение
— Я благодарю вас, друг Роджер, — сказал Хасбанд мягко. — Я не ожидал получить такой милости, но я ее принимаю всей душой.
Роджер молча кивнул. Он наблюдал, как Хасбанд снял с крючка сюртук и надел его; его лицо выражало спокойную уверенность. Не колеблясь, квакер поднял щеколду двери и открыл ее.
Люди снаружи отступили с удивлением на лицах, которое быстро сменилось нетерпением и раздражением. Хасбанд проигнорировал град вопросов и увещеваний и пошел прямо к лошади, которая была привязана к молодому деревцу за хижиной. Он отвязал ее, вспрыгнул в седло и только потом посмотрел на окружающих его регуляторов.
— Идите домой! — сказал он громким голосом. — Мы должны уйти отсюда, все должны разойтись по домам!
Это заявление было встречено ошеломленной тишиной, а потом криками замешательства и гнева.
— Какой дом? — крикнул молодой человек с неряшливой рыжей бородой. — Возможно, у тебя есть дом, у меня нет!
Хасбанд сидел в седле, оставшись непоколебимым.
— Идите домой! — крикнул он снова. — Я призываю вас. Здесь остается только насилие!
— Да, и мы сделаем это! — проревел тучный мужчина, вскидывая мушкет над головой под приветственные крики.
Роджер, следующий за Хасбандом, был проигнорирован регуляторами. Он стоял невдалеке и наблюдал, как квакер медленно отъезжал, наклоняясь с седла, крича и жестикулируя мужчинам, которые бежали за ним. Один человек схватил Хасбанда за рукав, и тот остановил лошадь, наклонившись, чтобы выслушать страстную речь мужчины.
Выслушав его, он выпрямился, покачал головой и нахлобучил на голову шляпу.
— Я не могу остаться и позволить, чтобы из-за этого пролилась кровь. Если вы останетесь здесь, друзья мои, то произойдет убийство. Уезжайте! Вы еще можете уйти… Я умоляю вас!
Он больше не кричал, но шум вокруг него затих, и его голос разнесся далеко. Он поднял лицо, полное тревоги, и увидел Роджера, стоящего в тени кизила. Спокойствие покинуло его, но решительность все еще была в его глазах.
— Я ухожу! — крикнул он. — Я прошу вас всех — идите домой!
Он развернул лошадь с внезапной решимостью и пустил ее быстрым бегом. Несколько мужчин побежали за ним, но вскоре остановились и вернулись назад с озадаченным видом.
Шум снова усилился, поскольку заговорили все, убеждая, настаивая и отрицая. Роджер развернулся и направился под прикрытие кленовой рощи. Сейчас, когда Хасбанл отбыл, казалось, мудрым уйти как можно скорее.
Вдруг его схватили за плечи и развернули.
— Кто, черт побери, ты такой? Что ты сказал Хермону, если он уехал?
Грязный мужчина в рваном кожаном жилете стоял напротив, сжав кулаки. Он был очень сердит и готов выплеснуть свой гнев на ближайший объект.
— Я сказал, что губернатор не хочет причинять вреда без необходимости, — произнес Роджер, как он надеялся, миролюбивым тоном.
— Ты приехал от губернатора? — спросил мужчина с черной бородой, скептически рассматривая домотканую ткань одежды Роджера. — Ты пришел, чтобы предложить условия, отличные о тех, что привез Колдуэлл?