Охота на охотника

Демина Карина

Или не важном.

Главное, сейчас он ушел и... и знает ли о побеге? Догадывается, наверное. Он хорошо изучил Дарью, как и всех прочих. И значит, понять, что она сделает, несложно... и не получится ли так, что именно побега от нее и ждут?

Или...

Она стиснула виски ладонями.

Плохо. И будет еще хуже. И... письмо до отца не дойдет. У него не так много друзей, но и тех, которые есть, хватит, чтобы об этакой мелочи позаботиться. За Дарьей тоже присмотрят, но она больше не боится... настолько ли не

боится, чтобы не смолчать?

Сердце заныло.

Скажешь и...

...и промолчишь, легче не станет. Вот как ей быть?

Глава 20

Глава 20

Лизавета пришла в себя не сразу. Она то просыпалась, то открывала глаза, видела пыльный кусок балдахина и посеревший потолок, край окна, за которым сияло солнышко, и вновь падала в душноватый тягучий сон. И опять же просыпалась.

А потом сон, тяжелый, муторный, вдруг взял и закончился. И Лизавета очнулась.

В чужой комнате.

В чужой постели.

И мужчина, дремавший в кресле возле этой самой постели, тоже был чужим. Совершенно. Как бы ни хотелось иного. А ведь хотелось. Встать. Протянуть руку. Коснуться волос. Сказать что-нибудь такое, на редкость уместное, чтобы он улыбнулся и...

...и впору на романы переходить, те, в которых одна несчастная и очень бедная сиротка встречает мрачного графа, не знающего любви, чтобы навсегда изменить его жизнь.

Лизавета шмыгнула носом от жалости, то ли к сиротке, то ли к невинному графу, не знающему пока, какие испытания приготовила для него судьба, то ли к себе самой из-за глупостей, что в голову лезут.

Придумается же.

Хотя...

Если «Сплетникъ» закроют, как один из вариантов, почему бы и нет.

– Как вы себя чувствуете?
– поинтересовался Димитрий, не открывая глаз. А сонным он выглядел как-то... мягче, пожалуй.

– Не знаю пока, - честно ответила Лизавета, прогоняя от себя призрак будущего романа, где влюбленный граф раскаивался в былых прегрешениях, клятвенно уверяя гордую сиротку, что более никогда...

Что именно он «никогда» Лизавета не знала.

– А когда узнаете?
– Димитрий открыл глаз.

Левый.

Сонный.

– Понятия не имею. Но... почему я здесь? Не поймите превратно, но это как-то... неправильно.

– А где правильно?

– У целителей...

– К ним попадать не стоит, - сказал князь Навойский, открывая и второй глаз.
– Уж поверьте мне... к ним если попадешься, то после не выпустят, пока всецело не излечат. А процесс это долгий, муторный... и настойки их... отвратительные.

Тут Лизавета согласилась. Не то, чтобы отвратительные, скорее уж сомнительного, как выяснилось, свойства.

– Но...

– Ты за меня замуж выйдешь, - Навойский поднялся.
– На балу объявим

о помолвке, и никто ничего дурного не подумает... точнее подумают, конечно, но языки попридержат.

– Это вы мне предложение делаете?
– уточнила Лизавета, на всякий случай одеяло повыше подтягивая. Лежала она в постели, что характерно, в одной сорочке и судя по вышивке, предназначенной вовсе не для того, чтобы прилично в ней болеть.

– Это я тебя в известность ставлю.

Книжный граф подленько захихикал, но заткнулся. Ему предстояло предложение делать романтично, в цветочных кущах и с кольцом фамильным.

– А если я против?

– А ты против?
– Навойский изогнул бровь.

– Я вас плохо знаю!

– Вот будет время узнать получше... целая жизнь.

Только, мнится Лизавете, может быть она короткой, хотя и полной событий, правда, от любви далеких. А в роман надо будет приключений добавить, опасностей всяких там смертельных, читательницы это любят, главное, чтоб герой героиню красиво спасал.

– У меня приданого нет, - возразила Лизавета. А Димитрий отмахнулся:

– У меня есть.

– И титула!

– Свой имеется.

Нет, не может быть, чтобы он всерьез... он же ж... кто он, а кто Лизавета? Это шутка и крайне дурная, если так...

– Успокойся уже, - Димитрий сел на кровать и руку Лизаветину взял, правда, вовсе не затем, чтобы поцелуями покрыть. Пульс сосчитал.

Хмыкнул.

Произнес с немалою обидой:

– А мне казалось, что я завидный жених.

– Завидный, - согласилась Лизавета, руку под одеяло пряча.
– Очень завидный. Только... вы же понимаете, что я... и вы... и будут говорить...

– Пускай себе говорят.

– Нет, - она тряхнула головой.
– Неправильно все это... понимаете, сейчас тут происходит... всякое происходит... и я тут... и вы... и кажется, что это любовь. А потом все закончится, и вы поймете, что не такую жену себе искали. И при дворе меня не примут. Точнее примут, куда денутся, только... я здесь не приживусь. Не мое это.

– А что твое?
– он спросил это без раздражения, без злости, с искренним любопытством и... сочувствием?

Лизавета зажмурилась и призналась.

– Я не знаю.

– Чаю хочешь?
– Навойский поднялся.
– Тебе и поесть не помешает, сутки спала.

– Сутки?!

Завтра, выходит, бал... а у нее гость не обихожен и вообще...

– Не волнуйся, твоего зануду заняли. Там халат лежит. И вообще, пользуйся, чем надо. А чего нету, то и говори, принесут...

...и стало быть, тайны в Лизаветином местонахождении нет никакой. Она вздохнула, пытаясь вызвать к себе жалость, но не вышло. Придуманный граф кривлялся, а сиротка, девушка на редкость непоколебимых моральных устоев, укоризненно качала головой: эк Лизавету угораздило-то.