Охотники на героев
Шрифт:
Она с силой упала в потертое кресло, которое жалобно заскрипело под ее весом. Вряд ли кто-то чистил его с конца прошлого века. Она ударила по нему кулаком. Только вот в лицо поднялась туча пыли, и она закашлялась.
– Проклятье!
– Так что, амеван, в конце концов вас облапошил?
– Замолчи! Как вы меня все бесите! Один машет топорами почем зря, убивает нашу проводницу, и мы плутаем в мрачных подземельях. Другой исчезает невесть куда, а потом выясняется, что освободил своего приятеля прямо с Расколотой башни.
– Он… что он сделал?..
– А потом от него же нас спас. А теперь этот… этот… чурбан считает, что он знает все лучше
– О, это он всегда делает. Так где амеван?
– Оставь меня в покое, – зарычала Виктория, убирая с лица мешающую прядь.
Гуго что-то забубнил под нос, но хотя бы перестал приставать и, спотыкаясь, ушел в другую комнату. Но лучше от этого ей не стало. Комната крутилась перед глазами, в голове вспыхивали яркие воспоминания, а желудок так и норовил выползти наверх. Виктория закрыла глаза и тяжело задышала. Возможно, она сама виновата в том кошмаре, который случился. Ей следовало внимательнее следить за Имвой, лучше контролировать Антара. Но она же не нянька, в конце концов! А теперь этот дурак поперся сводить с врагами счеты, рискуя жизнью.
Проклятый накрененный пол только усиливал тошноту. Того и гляди вывалишься прямо на улицу. Всего-то и надо было, что лет пять назад поставить опоры в нескольких местах.
Чтобы избавиться от дурацких ощущений, Виктория впилась ногтями в кожу и попыталась думать о чем-то другом. Например, о том, как можно было провести в порядок все эти трухлявые пни, которые называли домами. Лучше всего было их просто снести и построить нормальные каменные дома!
Желудок потихоньку успокаивался, и голова меньше кружилась. Руки слегка дрожали, нужно было срочно себя занять. Виктория связала волосы лентой, чтобы они не мешали, и окинула взглядом комнату. Она уже проводила уборку, но слишком короткую. В доме были кучи хлама, платьев, застарелые сервизы, которые не мыл никто лет двести. Так больше продолжаться не могло.
Она взялась за обрезки ткани и переложила их на другую часть стола, одежду складывала на кресле, собирая по всей комнате. Сюртук под креслом лежал там, наверное, не меньше месяца. Виктория громко чихнула и швырнула его к остальным вещам.
«Здесь стоило бы повесить перекладину с зажимами, тогда не пришлось бы разбрасывать всю эту гадость».
Швейные инструменты она собрала в дальнем конце стола и взглянула на комнату. Застарелая развалюха, как и раньше, зато с подобием порядка. Ей стало чуть легче, и она отправилась в следующую комнату, взяла тряпку и избавилась от мерзкой пыли там, где могла достать. Потом заметила связку книг и принялась их разбирать. Маленькая комната была завалена очередными ворохами одежды, что выглядело как вызов.
С удвоенным пылом она набросилась на хлам. Это была битва между порядком и хаосом. Разрухой и надеждой. В этом бою она обычно побеждала, зная, что не остановится до тех пор, пока не добьется своего. Вот и сейчас результат был лишь вопросом времени. Она давно должна была этим заняться. Слезящиеся от пыли глаза и постоянное желание чихнуть лишь распаляли ее. Это место кричало, чтобы о нем позаботились. Даже хорошо, что Гуго напился – небось устроился где-то в углу и не станет мешать.
Когда из-за очередного вороха одежды показалось отполированное дерево, на лице Виктории возник победный оскал. «Труд вознаграждается», – так говорил ее дед. Сняв с дерева еще несколько тряпок, она со вздохом поняла, что перед ней. С неожиданным трепетом она откинула крышку и пробежала
Пальцы невольно погладили старые пластинки, пожелтевшие от времени. Крышка с узорами напоминала о былой роскоши. Судя по вороху одежды, Гуго даже не знал, что инструмент тут стоит, или сознательно спрятал его. Как же давно Виктория не играла, не слушала мерное звучание струн.
«Интересно, он еще работает?» – она осторожно коснулась клавиш и, услышав громкую ноту, чуть радостно не захлопала в ладоши. Клавесин ждал ее, все это время стоял здесь и ждал. Больше нельзя было тянуть.
Пальцы запорхали, призывая давно забытые мелодии. Нежные и столь бесконечно прекрасные, что от них щемило сердце. Виктория играла все быстрее и быстрее, растворялась в музыке, бежала по воздуху вместе с нотами. Прямо как дома, когда ей было грустно или нужно было поразмышлять. Дом, да. Серые стены со слегка искрящейся гранитной крошкой. Большие залы. Виктория увидела перед собой два каменных помоста, на которых лежали детские фигуры с посеревшими лицами. Музыка исчезла, весь мир померк до размеров каменных столов.
Бледные руки потянулись к лицу и из груди вырвался вопль, который не могло издать живое существо. Он должен был разорвать грудную клетку, разрушить стены и все, что лежало за ними.
Виктория отскочила в сторону, дрожа всем телом и задыхаясь. Рядом что-то застучало, а она тряслась, не в силах справиться с собой. Вопль еще стоял в ушах. Она закрыла их, но все равно продолжала слышать крик. Лишь раздавшийся рядом знакомый голос вывел ее из оцепенения.
– Что здесь случилось? – Гуго выглядел напуганным и трезвым.
Она не могла ответить, казалось, откроет рот – и вновь раздастся этот вопль. С трудом повернувшись туда, где лежали трупы детей, она увидела лишь привычные груды хлама. Ничего, что напомнило бы о старых стенах.
Дрожь в теле затихала, кажется, все это было лишь кошмаром, хотя она видела их там, на столе, чувствовала ужас, отчаяние, превратившееся в крик.
– Мне надо отдохнуть.
Ее еще потряхивало, ноги дрожали, так что пришлось придерживаться за стену. Пыльное кресло показалось спасением. Виктория медленно дышала, приходя в себя.
Гуго держался поодаль, побледнев и все время дергая себя за кисточку длинного одеяния. Очередной халат напоминал южные мотивы герцогства Монфор.
Виктории хотелось сказать что-то успокаивающее, но слов не находилось. Она и сама замерла, будто ее поместили внутрь ледяной глыбы. Она никогда не умела играть на клавесине.
– Это все из-за паршивого амевана, да?
– Не называй его так! – она сама не ожидала, что так резко отреагирует. Руки еще дрожали. И та, что была обработана Имвой. Виктория больше не чувствовала боли, но точно знала, что шрам останется на коже на всю жизнь. Благодаря вспышке чувств она ощутила, как разливающееся тепло понемногу спасало от могильного холода. Дрожь отступала, но ей все равно хотелось согреться. – У тебя еще осталось вино?
Гуго кивнул и вернулся с бутылкой и парой бокалов. Поставил их на столик и, на секунду задумавшись, сел рядом. За это Виктория была ему благодарна. Налив себе вина почти до самых краев бокала, она жадно выпила, чуть не поперхнувшись. Нежный аромат растекался по горлу, возвращая ее к жизни. Портной молча налил вина себе и аккуратно отпил.
– Хорошее вино, – сказала она.
– Должны же оставаться у меня какие-то радости жизни.
Виктория еще немного молча посидела, успокаиваясь.