«Окаянные дни» Ивана Бунина
Шрифт:
Комиссар Одесских высших курсов – студент-первокурсник Кин (возможно, речь идет о Давиде Кине, будущем видном партийном историке. – O. K.), который на всякое возражение отвечает: „Не каркайте“.
Комиссар Политехнического института Гринблат, разговаривая со студенческими старостами, держит в руке заряженный револьвер.
… Вот куда заводит мнение, что университет – это фабрика, профессора – высшая администрация, а студенты – рабочие. И это мнение бывшего ученого, пишу „бывшего“ потому что, мне кажется, что Щепкин сошел с ума» [500] .
500
Устами Буниных. Т. 1. С. 223.
23 июня/6 июля Муромцева-Бунина сделала еще одну запись: «Щепкин ужасно свирепствует на заседаниях в университете, хотя из комиссаров по народному образованию его давно удалили, нашли, что и он слишком правый» [501] .
По нашему мнению, если в крайне негативном отношении к Фельдману в целом Бунин прав, то относительно Щепкина он несколько субъективен и предвзят, хотя, конечно, некоторые направления проведенной им реформы высшей школы, в особенности передача власти в вузах студентам, – шаг весьма деструктивный и даже абсурдный, пусть даже и вызван был он, возможно, лишь стремлением «освоиться» в революционной обстановке, тем более что никакой материальной выгоды профессор из этого не извлек.
501
Там же. С. 226.
Щепкин своими реформами в чем-то даже предвосхитил большевистскую образовательную политику в Центре. «Я рассказываю, – писала Муромцева-Бунина 11 (24) июля, – что дорогой я видела по стенам расклеенные афиши, извещающие, что в СКВУЗе – нулевой семестр. Я объясняю, что это обозначает подготовительный курс для университета, открытый для того, чтобы революционный народ мог в 6 месяцев, будь то рабочий, мужик от сохи или баба, подготовиться к университету по всем факультетам, вплоть до математического. Я не шучу. Один вновь испеченный профессор из большевицкой печки доказывает совершенно серьезно, что весь гимназический курс можно пройти в полгода» [502] .
502
Там же. С. 234.
Реформы Щепкина были прерваны с приходом белых. Как и многие ответственные работники, «красный» профессор не успел уехать из Одессы. Впрочем, еще при большевиках в середине августа, как написал Бунин, он открыто заявил, что надо «лампу прикрутить», то есть уходить в подполье [503] . В «подполье», как позднее рассказывал Щепкин, он две недели просидел взаперти, ожидая ареста, наконец решил отправиться к морю купаться. Здесь, на берегу, его и задержал офицер контрразведки [504] . 60-летний профессор вновь, как в 1908 году, оказался в Одесской тюрьме, но просидел на сей раз он в два раза дольше. В конце сентября 1919 года Щепкин появился на экране одесского кинотеатра «Экспресс» в фильме «Жертвы Одесской чрезвычайки», где наряду с раскопками трупов расстрелянных были показаны пойманные чекистские палачи (как настоящие, так и вымышленные) и некоторые арестованные коммунисты, в том числе и «красный профессор» (хотя для точности нужно отметить, что тогда еще он был левым эсером-боротьбистом, впрочем, белые власти это меньше всего интересовало). Обвинение Щепкину было предъявлено в оказании «чрезвычайных услуг советской власти» [505] .
503
Там же. С. 249.
504
Под знаком антантовской цивилизации. С. 24.
505
Деятели СССР и Октябрьской революции… С. 775.
11(24) сентября 1919 года, прочитав одесские газеты, Вера Муромцева-Бунина записала: «Свершилось то, чего я так боялась: в Москве восстание, которое подавлено в самом начале (на самом деле оно так и не началось. – O. K.). 77 человек расстреляно, среди них Щепкин (Николай Николаевич. – O. K.)…» [506] . В отличие от Евгения Николаевича, которого она впервые увидела в Одессе 8 апреля, то есть на третий день после назначения его комиссаром просвещения, Николая Николаевича она хорошо знала еще по Москве [507] . С газетным сообщением о расстреле брата Николая следователь контрразведки ознакомил Евгения Щепкина, заявив: «Вот как с вашим братом поступает большевистское правительство». По воспоминаниям такого же, как и Щепкин, арестанта в то время Исаака Хмельницкого, ответ профессора был стоическим: «Ну что же, он шел против советской власти…» [508] . Это является весьма красноречивым свидетельством того, как братоубийственная (применительно к Щепкиным почти в буквальном смысле этого слова) Гражданская война вызывала ненависть в семьях не только, например, крестьян, что общеизвестно, но и зачастую «соли земли» – интеллигенции.
506
Устами
507
Там же. С. 188.
508
Деятели СССР и Октябрьской революции… С. 775–776.
В январе 1920 года, когда красные войска приближались к Одессе, а в городе был убит начальник контрразведки Кирпичников (его место занял более честный, принципиальный, а главное, опытный Глобачев), по рассказу Щепкина арестантский режим смягчился. Он был передан «доброму» следователю. Тот ознакомил его со свидетельскими показаниями трех профессоров университета, крайне негативным по отношению к Щепкину (одним из них, вероятно, являлся наиболее непримиримый оппонент и недоброжелатель Щепкина и хороший знакомый четы Буниных, специалист по истории Украины и Польши, член-корреспондент Российской академии наук с 1913 года Иван Андреевич Линниченко). Мы помним, что в свое время Щепкин отказался хлопотать за арестованного ЧК профессора Сергея Левашева. И этот факт, и заявление против Щепкина его университетских коллег являются ярким примером той общественной озлобленности времен Гражданской войны, которая затрагивала даже «соль земли» – научную интеллигенцию. После ознакомления Щепкина с вышеуказанными показаниями на глазах подследственного они были изъяты из дела (33). Это серьезно подорвало обвинение и отложило судебное заседание по делу Щепкина, которое никогда не состоялось. Вместе с другими политическими заключенными одесской тюрьмы он был освобожден во время смены власти в городе в феврале 1920 года.
11 февраля Щепкина назначили заведующим подотделом высшей школы Одесского губнарообраза. Летом с другими однопартийцами – эсерами-боротьбистами – он перешел в большевистскую партию. В этот период на своей должности Щепкин больше всего времени посвятил созданию рабочего факультета, по сути, выросшего из того самого «нулевого семестра», появлению которого изумлялась Вера Муромцева-Бунина. Он писал в октябре 1920 года: «Рабочие факультеты, всем своим укладом чуждые ветхой высшей школе, представляются главным и, пожалуй, единственным орудием реформирования ее; в этом смысле рабфаки становятся фундаментом новой социалист. высшей школы с рациональными педагогическими методами преподавания, новой пролетарской аудиторией и новыми организованными навыками» [509] . Торжественное открытие одесского рабфака произошло 7 декабря 1920 года, но это стало последним из образовательных нововведений Щепкина.
509
Под знаком… С. 24.
О последних днях жизни «красного» профессора поведал Хмельницкий: «Не много радостного вообще представляла жизнь Щ. в эти тяжелые дни. Особенно грустное впечатление производил Щ. в последнее время, незадолго перед кончиной. Истощенный работой и недоеданием, Щ. сильно страдал от тесной обуви, ходил с вспухшей ногой и мучительно реагировал на все окружающее: „Да, зима будет тяжелая, – говорил он, – выживут не многие…“ Слова эти оказались вещими; в ночь на 12/XI 1920 г. Щ. скончался в своей одинокой холодной квартирке (семьи у него не было. – O. K.) в первом доме Советов» [510] .
510
Там же.
Самой благополучной оказалась судьба младшего брата Вячеслава Николаевича (1863 года рождения). Он также окончил Московский университет, как и Евгений, стал историком. Одновременно с преподаванием работал в Историческом музее, став крупнейшим специалистом по старославянской письменности. Времена Древней Руси его интересовали гораздо больше современной ему политической жизни общества. И хотя Вячеслав не сильно пережил своих братьев, скончавшись в голодной Москве в декабре 1920 года, умер он в своей постели и репрессиям со стороны каких-либо противоборствующих сторон не подвергался, во многом потому, что остался в стороне от политики, которая, как мы знаем, в России в разные времена (и не только в «Окаянные дни») может быть делом весьма опасным.
Представители ВУЧК в Одессе: бывший летчик и будущий железнодорожник
13 июля 1920 года вместо откомандированного в Харьков Реденса председателем был назначен присланный Цупчрезкомом в целях хотя бы частичной реализации большевистского курса на коренизацию кадров украинец Владимир Иванович Яковлев. Как рассказывал в 1997 году автору сын последнего, известный журналист и общественный деятель Егор Яковлев, в Одессе его отец был в командировке еще в 1919 году (со слов матери), где проверял, в том числе и полк Япончика. На основании этого Яковлев-младший сделал предположение (впрочем, по нашему мнению, абсолютно необоснованное) о его причастности к ликвидации бандитского полка и его командира. Что же касается его одесского визита, то документально подтверждено, что приезжали тогда два представителя Наркомвнудела. Если, как мы помним, первым был Всеволод Балицкий, который совершил поездку как по наркомвнудельской, так и по чекистской линии, то вторым, скорее всего, был Яковлев, который тоже тогда одновременно работал в НКВД и ВУЧК. В 1920-м же в Одессу он приехал не с инспекционной поездкой, а чтобы занять пост главного чекиста губернии.