«Окаянные дни» Ивана Бунина
Шрифт:
Полностью от последствий Гражданской войны южный город так и не оправится никогда.
Приложения
Махновцы на Одесчине
О Несторе Ивановиче Махно, об участии махновцев в боевых действиях против белых и красных за последние два десятилетия были написаны десятки книг и не одна сотня статей. Однако не все боевые эпизоды махновщины нашли в них достойное освещение. В частности, практически ничего не рассказано о проведенной в августе 1919 года (спустя три месяца после первого разрыва батьки с большевиками) операции по захвату поезда находившегося на Украине коммунистического правительства Бессарабии с его финансовыми ценностями и документами. Непосредственным очевидцем этой истории был находившийся в качестве корреспондента при политотделе охраны поезда Михаил Капчинский. На рубеже 1960-1970-х годов журнал «Искусство кино» в лице редактора Армена Медведева (впоследствии руководителя российской кинематографии) предложил ему написать воспоминания не только о работе в кинематографии, но и о Гражданской войне. Прадед выполнил эту просьбу, но воспоминания опубликованы не были [477] . Не очень соответствовали они принятой тогда героизации событий, последовавших после Октябрьской революции. В советской литературе и кинематографии был распространен сюжет, согласно которому комиссару или чекисту поручается везти поезд с драгоценностями, и тот, несмотря на яростное сопротивление белых и бандитов, задание в конце концов выполняет, достаточно вспомнить хотя бы знаменитый фильм Никиты Михалкова «Свой среди чужих – чужой среди своих». Но в реальности подобные истории далеко не всегда кончались успехом. Однако основным источником для данной статьи автору хотелось бы сделать не воспоминания Капчинского, написанные спустя более чем полувека после данных событий, а опубликованные в 1928 году одесским отделением Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев мемуары руководителя Бессарабского правительства Ивана Николаевича
477
Капчинский М. Я. Август 19-го. Рукопись. Личный архив автора.
478
Криворуков И. Н. На рубеже отторгнутой земли (дни борьбы за Бессарабию). Одесса, 1928.
Охранять Бессарабское правительство, а заодно и Духовного должна была сводная бригада, входившая, по воспоминаниям Капчинского, в некий Особый корпус по борьбе с бандитизмом. У этого корпуса в Российском государственном военном архиве нет не только фонда, но даже дела, зато сведения о нем удалось обнаружить в Российском государственном архиве социально-политической истории в фонде ЦК партии среди материалов, присылаемых в 1919 году с Украины. 24 июля с участием Льва Троцкого состоялось заседание Политбюро украинской компартии под председательством Раковского, на котором присутствовали также Косиор, Квиринг, Мещеряков, Затонский, Петровский, Харечко и Шлихтер. Заслушав вопрос о борьбе с восстаниями, было решено освободить реввоенсоветы от обязанности вести ее, поручив для этого Совету обороны сформировать Особый корпус. 3 августа Политбюро КП(б) У на сей раз под председательством Андрея Бубнова в присутствии Ворошилова, Косиора, Раковского, Квиринга, Мещерякова, Иоффе, Дробниса и Рафаила постановило поставить во главе корпуса Климента Ворошилова (в то время командующего внутренним фронтом Украины), поручив ему совместно с председателем ВУЦИК Григорием Петровским разработать руководящую инструкцию для этого воинского подразделения, а также план военной и политической работы в нем. Интересно, что тогда же был заслушан и доклад представителя Бессарабского правительства, но обсуждение его было перенесено уже на следующее заседание [479] .
479
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 6. Д. 369.
Вскоре эшелон с Бессарабским правительством выехал в направлении Одессы. Иван Криворукое вспоминал: «До ст. Бобринская кое-как добрались, а дальше двигались с большими затруднениями. Наконец мы достигли ст. Помошную, откуда должны были двинуться в Одессу. На Помошной в то время стоял штаб особой армии по борьбе с григорьевщиной. В районе Одесса – Помошная – Бирзула армией командовал т. Анищенко (правильнее – Онищенко. – O. K.) Павел, а военкомом состоял Т. Грушевский (ныне председатель Укрсовхозобъединения), там же находился и т. Краевский, председатель Совета обороны одесского плацдарма (фактически уже существовавшего), который прибыл в Реввоенсовет для доклада. Т. Затонский, член Реввоенсовета 12-й армии, в это время выехал для объезда фронта…
А штаб Махно стоял в Глодосах, в 22 верстах северо-западнее Помошной. Начальником штаба у Махно был тогда бывший прапорщик Белаш, начальник конного отряда был Щусь, бывший матрос…
При таком положении успех организации внутреннего фронта был сомнителен, и все же, несмотря на уговоры товарищей не двигаться с места, так как все районы охвачены восстанием, я сделал попытку добраться до Одессы, чтобы соединиться с правительством (большинство членов большевистского Бессарабского правительства оставалось в Одессе. – O. K.) и 45-й дивизией» [480] .
480
Криворуков И. Н. Указ. соч. С. 42.
Был составлен вспомогательный поезд с несколькими платформами, на которых были погружены рельсы и инструменты для ремонта пути, а во главе эшелона стал бронепоезд за номером 4 под названием «Бессарабец» с двумя пушками и шестью пулеметами. Поезд же самого Криворукова представлял собой два правительственных вагона, один «международный» и один пульмановский 2-го класса. «В моем распоряжении, – вспоминал он, – была сборная команда в 80 человек, из коих 15 человек сотрудников» [481] .
481
Там же. С. 43.
С большим трудом, преодолевая сопротивление петлюровцев и восставших немцев-колонистов, к началу 20-х чисел августа экспедиция добралась до станции Кавуны. Однако с юга пришли крайне неутешительные сведения: белогвардейцы высадили возле Одессы десант, а недалеко лежащий Вознесенск занят 10-тысячным отрядом немцев-повстанцев. Стало ясно, что дальше двигаться экспедиция не может, а, наоборот, нужно спешить назад, чтобы не быть отрезанными. Криворукое немедленно дал распоряжение вернуться на Помошную и ехать обратно в Киев. Однако между станциями Кавуны и Людмиловка эшелон поджидали на тачанках махновцы. Из воспоминаний Криворукова: «Наши цепи, залегшие под защиту бугра вдоль полотна железной дороги, встретили атаку сильным огнем, а пулеметы бронепоезда вынудили противника к отступлению. Будучи убежден, что эта атака не последняя, что противник численно во много раз превосходит нас и, следовательно, нам предстоят большие испытания, а количество патронов у нас ограничено, я отдаю распоряжение о жесткой экономии патронов, сохранив их для более серьезных схваток. Не знаю как, но напавшей на нас махновской банде стало известно, что я с собой везу три с половиной миллиона романовских денег (то есть дореволюционных царских ассигнаций, особо ценившихся в период российской междоусобицы. – O. K.). Это обстоятельство еще сильнее толкнуло ее на бешеную атаку поезда, имея своей главной задачей отрезать хвост поезда, как раз два вагона правительства, в которых и находился мешок с деньгами, предназначенный для Бессарабии. Как только вторая атака была отбита и поезд тронулся для дальнейшего следования, я деньги перенес в одну из теплушек, в центре состава поезда, а на последнем вагоне поставил пулемет. Третья атака махновцев началась, как раз когда поезд сделал остановку. По стрельбе, а главное, по движущимся на нас густым цепям, которые при лунном освещении сверкали штыками, вилами и др. первобытным вооружением, можно было, не ошибаясь, исчислить силы противника до двух тысяч человек. Пули буквально изрешетили все наши вагоны. Собрав остатки наших сил, состоявшие исключительно из бессарабцев, которых набралось до 30 человек, мы с товарищем Александровым Андреем (руководитель Бессарабской ЧК. – O. K.) вновь рассыпали их цепью для защиты поезда. Вся остальная команда трусливо попряталась по вагонам, отказавшись идти в цепь. Когда махновцы с криками „ура“ бросились в яростную атаку, Александров кинул в атакующих бомбы, и по этому сигналу в упор был открыт по ним сильнейший орудийный, ружейный и пулеметный огонь. Махновцы, вооружение многих из которых сводилось к вилам и топорам, были вынуждены отступить» [482] . Отказавшись от попытки взять поезд посредством лобовой атаки, Махно предпринял военную хитрость. По возвращении на станцию Помошную экспедиции Бессарабского правительства удалось обзавестись дополнительным паровозом на парах, что должно было значительно облегчить дальнейший путь следования. Но кто им будет управлять? Неожиданно появился железнодорожный машинист, заявивший, что не хочет оставаться на этой станции и желает ехать с экспедицией. Криворукое почему-то сразу доверился ему, хотя, не чувствуя уверенности в благополучном «путешествии», предложил обоим машинистам двигаться медленным ходом, чтобы в случае чего, быстро остановив поезд, избежать катастрофы. Однако, как только состав вышел со станции, новоявленный машинист, который на самом деле был заслан махновцами, дал полный ход, а сам соскочил с паровоза. «Поезд мчится с невероятной быстротой, – вспоминал Криворукое, – ждем с минуты на минуту страшнейшей катастрофы. На меня напала апатия; ехавшие в моем вагоне товарищи превратились в каменные изваяния. Поезд на уклоне еще более усилил свою скорость, чувствуешь, что вот-вот с рельс соскочат товарные вагоны, – и тогда все кончено… Грохот. Меня с огромной силой выбрасывает из купе, я падаю плашмя. Стены разломаны в щепки, дым, песок, а в ушах невероятный гул. Мне кто-то предлагает выскочить в окно и убежать в поле, так как банда, вызвавшая крушение поезда, уже летит на нас в конном строю. Выскочив в окно, я увидел, что оба паровоза опрокинуты и лежат под откосом; матрос-машинист убит. Прицепленная между моими двумя классными вагонами и двумя паровозами теплушка разбита в щепки. Классные вагоны врезались в насыпь, из всех остальных вагонов сохранились одни остовы. Жертв очень много.
482
Там же. С. 44–46.
483
Там же. С. 47–48.
484
Там же С. 48.
В числе спасшихся оказались оставшийся без денег комиссар финансов Бенцион Духовный и корреспондент Михаил Капчинский. В своих воспоминаниях последний писал: «Каким чудом около десяти человек могли спрыгнуть из разбиваемых и обстреливаемых вагонов – понять невозможно. Помогли уйти придорожные густые защитные посадки и поле подсолнухов, раскинувшееся за полотном дороги. Залегли. Когда наступили густые сумерки, поднялись, безоружные, и пошли. Поздно ночью, никого не встретив, очутились в каком-то городке. Городок словно вымер. Нигде ни одного человека. На рассвете узнали – Новоукраинка. Утром имели „удовольствие“ рассмотреть мартовское воинство, расположившееся на площади. Видели и самого Махно, восседавшего на устланной ковром бричке, запряженной тройкой лошадей. Видели его из окна одного дома. Решили ближайшей ночью выбраться из городка. Еще не совсем рассвело, прогремели орудийные выстрелы. Шрапнельные разрывы ярко вспыхнули на светлеющем небе. В Новоукраинку входили части 3-й Украинской армии, командовал ею Худяков, военный совет: Затонский, Голубенко, Датько. Махновцев как ветром сдуло. Мы явились к Владимиру Петровичу Затонскому и обо всем доложили» [485] . На этом воспоминания заканчиваются. В этом отрывке из мемуаров Михаила Капчинского, чем-то смахивающем на сюжет рассказа Аркадия Гайдара «РВС», кое-что настораживает.
485
Капчинский М. Я. Указ. соч. С. 18–19.
Прежде всего нужно отметить, что в августе 1919 года 3-й Украинской армии уже не существовало. Еще 16 июня она была расформирована, а на ее базе создана 45-я стрелковая дивизия, которая 14 августа вошла в состав организованной чуть позже Южной группы войск 12-й армии. Командовал дивизией, а затем Южной группой Иона Якир, а бывший командующий 3-й Украинской армией Николай Худяков назначен начальником 57-й дивизии, действовавшей против белых на Полтавском направлении. Николай Голубенко и Давид Датько (Фельдман) перешли в Южную группу, но уже не в качестве членов Реввоенсовета, а соответственно политкомом 45-й дивизии и особоуполномоченным 12-й армии. И только Владимир Затонский в новом воинском формировании остался членом РВС и возглавлял экспедицию Южной группы, курсировавшей, как и Бессарабское правительство, по железной дороге Киев-Одесса. В 1922 году Затонский опубликовал подробные воспоминания о событиях августа 1919-го. В них упоминается об обнаружении в районе Помошной разбитого поезда Бессарабского правительства, но ничего не говорится о спасении от махновцев каких-либо его сотрудников, как и о том, что кто-то из них являлся с докладом [486] . Вряд ли по прошествии трех лет Затонский смог запамятовать эти факты, да и скрывать их не было никакого смысла, поскольку занятие города, а тем более спасение товарищей по оружию – явно выигрышные моменты. Скорее всего, причина разночтений в мемуарах Михаила Капчинского и Владимира Затонского состояла в следующем. Как уже говорилось ранее, свои воспоминания Капчинский написал в начале 1970-х годов, когда Затонский, Голубенко, Датько, Криворукое, Духовный давно погибли в сталинских застенках и опровергнуть его не могли. В действительности же Капчинского никто не спасал. Подтверждение этой догадки автор настоящей статьи нашел 11 лет назад во время поездки в Одессу. В хранящемся в Государственном архиве Одесской области персональном деле члена РКП(б) М. Я. Капчинского находится анкета партийной перерегистрации, заполненная им во второй половине 1920 года во время работы редактором «Известий» Первомайска. На вопросы анкеты: «Где находился и что делал во время деникинщины?» и «Почему остались во время деникинщины на Украине?» – следовали ответы соответственно: «После пленения махновским отрядом остался в Новоукраинке, где скрывался…» и «В августе 1919 года поезд Бессарабского правительства попал в плен к Махно. Я оставался в Новоукраинке, откуда не было возможности уехать» [487] . Если принять во внимание, что войска Деникина находились на Одесчине с конца августа 1919 года по начало февраля 1920-го, то становится ясно, что Капчинский находился в контролируемой махновцами Новоукраинке далеко не один день и, естественно, наблюдать батьку Махно и его воинство только из окна какого-то дома он не мог. Нужно отметить, что пленных, как известно, махновцы не держали. Они их или расстреливали (в первую очередь белых, но нередко и красных), или отпускали, а иногда и принимали на службу. Вполне мог иметь место факт привлечения Капчинского как журналиста к сотрудничеству, поскольку грамотные, а уж тем более владеющие пером люди у батьки были в еще большем дефиците, чем у большевиков. Следует также учесть, что окончательный разрыв Махно с большевиками произошел 26 ноября 1920 года, поэтому в момент заполнения анкеты связь с ним еще не считалась большим криминалом. А из анкет Капчинского последующих лет упоминание о поезде Бессарабского правительства и махновцах начисто исчезло. В одних он указывал, что в 1919 году командовал батареей войск Одесской ЧК [488] , в других – был комиссаром Особого корпуса по борьбе с бандитизмом, в третьих – командиром бригады непонятно какой армии. На это не могли не обратить внимания как кадровики, так и чекисты. Когда в январе 1953 года Михаила Капчинского арестовали по обвинению в антисоветской пропаганде и агитации, следователи МГБ довольно обстоятельно расспрашивали его об участии в Гражданской войне, пытаясь, правда, уличить не в сотрудничестве с антибольшевистскими силами, а в дезертирстве из Красной армии, поскольку одесское персональное дело с анкетой 1920 года чекисты, несмотря на всю свою дотошность, к счастью, почему-то не подняли. Но и на следствии про 1919 год прадед давал весьма сбивчивые и противоречащие друг другу показания, ссылаясь на то, что за давностью лет не может восстановить все события. «Восстановил» он их за еще большей давностью – в конце 1960-х годов, уже будучи полностью реабилитированным и к тому же персональным пенсионером, ветераном партии и кинематографии. Но и тогда, как мы уже убедились, всей правды Михаил Капчинский о событиях 1919 года не поведал.
486
Армия и революция. Издание Военно-редакционного совета Украинского военного округа. 1923. № 1–2. С. 9–26.
487
ГАОО. Ф. П-4. Оп. 2. Д. 1669.
488
Там же. Ф. П-3. Оп. 1. Д. 747. Л. 115, оп. 2. Д. 367; Ф. П-7. Оп. 2. Д. 1270. Л. 1–4.
Оппонент Бунина из династии Щепкиных
Обратимся к биографии не раз фигурировавшего в нашей книге одесского «красного профессора» Евгения Николаевича Щепкина, в качестве представителя «революционной» интеллигенции вызывавшего особенную неприязнь Ивана Бунина. Это был один из трех братьев-профессоров, являвшихся внуками знаменитого русского актера Михаила Семеновича Щепкина.
Старший – Николай Николаевич Щепкин, родившийся в 1854 году, – окончил физико-математический факультет Московского университета, работал в органах московского городского самоуправления, зампредом одного из страховых обществ, читал лекции и был автором учебника по страховому праву в Коммерческом институте. Состоял членом кадетской партии с самого ее основания. Весной 1918 года он вошел в несколько антибольшевистских организаций и вскоре возглавил московское отделение «Национального центра», руководил работой по сбору в центральных военных учреждениях развединформации и отправке ее в деникинскую ставку в Екатеринодар. Входил Щепкин и в другую антибольшевистскую организацию – «Союз возрождения», отличавшуюся от «Национального центра» отношением к социализму (в «Союз» входили представители не только либералов, но и умеренных социалистов), в частности, подходом к идее всеобщности в избирательном законе и форме будущего землевладения. Щепкин писал: «Лично я примкнул к „Союзу“ прежде всего как свободолюбец по всей моей природе, ненавидящий угнетения, откуда бы они ни происходили. Мой дед, знаменитый актер М. С. Щепкин, был крепостным и преемственно завещал нам идею борьбы со всяким крепостничеством, какими бы красивыми лозунгами оно ни прикрывалось» [489] . В конце августа 1919 года он с рядом других участников организации был арестован ВЧК и две с половиной недели спустя расстрелян.
489
Красная книга ВЧК. Т. 2. М., 1989. С. 196.
Средний брат, интересующий нас Евгений Николаевич, родился в 1860 году, как и старший брат, окончил Московский университет, только получил гуманитарное образование, окончив историко-филологический факультет. Несколько лет он был учителем истории в гимназии, а затем в 1892 году стал приват-доцентом на кафедре всеобщей истории родного вуза. Здесь же в 1903 году Щепкин защитил магистерскую диссертацию, посвященную русско-австрийскому союзу в период Семилетней войны, но к моменту защиты он уже 5 лет профессорствовал в Новороссийском университете в Одессе.