Океаны Айдена

Ахманов Михаил Сергеевич

Все прощальные слова были сказаны там, на Гарторе. Еще один кусочек тайны приоткрылся перед ним; тайны, которую унесла с собой эта странная девочка-женщина, посланная ему навстречу. Кем, с какой целью? Он не расспрашивал ее об этом в те последние минуты. Он не мог устраивать допрос, не мог допустить, чтобы она тратила силы на удовлетворение его любопытства. Ладно! Он все узнает сам. А тогда они говорили о главном – о любви, о них самих… О том, как ей больно…

Он судорожно сглотнул, опустил руки в чан и, вытащив тело Найлы, положил его на палубу. Уксус обжег ссадины и ранки на коже, но Одинцов не замечал боли. Он глядел на лицо девушки – бледное, бескровное, но еще не тронутое разложением. Такой она и

уйдет, взлетит в небеса Айдена в клубах дыма, в языках огня, уйдет вместе со своим чудесным кораблем, набитым сокровищами. В нем больше не оставалось секретов; главный из них лежал перед ним на гладких палубных досках. Найла, которой не четырнадцать и не тридцать…

Сколько же ей было лет на самом деле? Одинцов задавал себе этот вопрос снова и снова, как будто ответ мог что-то значить. Наверное, мог! Ведь он знал о ней так мало! Ее звали Найла, и она пришла или каким-то чудесным образом перенеслась в Поток, чтобы встретить и испытать его. Вот и все… Сейчас она не имела возраста; лицо было спокойно, лишь губы таят намек на улыбку – прощальную улыбку.

Найла, которой… сколько?

Наклонившись, он поцеловал ее в лоб. Потом высек огонь, запалил факел и спустился на покрытый галькой пляж. Жарко и быстро занялось драгоценное дерево тум, и в ночном полумраке, окутавшем мыс, Одинцов увидел, как крылатые чешуйчатые драконы, окутанные облаком искр, подхватили тело розовой катрейи и вознесли его к небесам.

* * *

Понитек, Северная островная гряда, подступал к экватору форпостами бесплодных, выжженных солнцем островов, голыми базальтовыми вершинами горных пиков, скалистыми утесами, вокруг которых вскипала пеной и фонтанами брызг вода. С юга в экваториальное течение вторгалась точно такая же рать Сайтека, Южной островной цепи, – те же прокаленные яростным светилом острова, зубчатые каменные конусы, рифы в тумане прибоя. Между этими двумя архипелагами лежала срединная часть исполинского хребта, протянувшегося между полюсами планеты, – затопленная водами огромная горная страна, разделявшая Кинтанский и Западный океаны.

Ее центральная область была самой высокой: тут пики возносились над водной поверхностью на три-четыре тысячи метров. Каменная гряда пересекала экватор, и Великий Зеленый Поток в своем неистовом беге сталкивался с нею лоб в лоб – и, побежденный, растекался двумя ветвями, устремлявшимися к полюсам. Щит Уйда – так называли это место островитяне. Базальтовый массив действительно был щитом, гигантским барьером, протянувшимся на много километров по меридиану и тысячелетиями отражавшим напор стремительных вод. Он был сильно смещен к югу – примерно на четыре пятых своей длины – и с запада источен ударами волн и буйством штормов. Здесь по всему побережью протянулась узкая лента галечного пляжа, над которым висел теплый туман и торчали скалы с множеством расселин, трещин и пещер – ранами, нанесенными водой и ветром. Их слабые укусы не могли сокрушить твердь монолита, но они упорно сверлили и били прочный камень, пока он чуть-чуть не поддался под их терпеливыми усилиями. Теперь западный край Щита мог предоставить человеку убежище от безжалостных солнечных лучей.

Одинцову осталось пройти вдоль берега еще километров восемь, чтобы добраться до места, где великий змей Сатрака прижался грудью к подводной скале, широко разбросав в стороны свои длинные шеи. По словам Магиди, там в море вдавался мыс, словно мечом рассекающий течение на две части, северную и южную. Что находилось за ним, какие страны и острова, проливы и бухты, жрец-навигатор не знал: в древних легендах гартов не было даже намека на то, что кто-нибудь осмелился пересечь этот рубеж. Магиди, однако, предупредил своего сайята, чтобы тот не пытался обогнуть чудовищный волнолом – у его копьевидного конца вода кипела и бурлила, словно в котле.

Одинцов собирался ночью волоком перетащить флаер на другую сторону мыса, по совету того же Магиди, утверждавшего, что полоска суши шириной кое-где не превосходит пятисот шагов. Нелегкая работа, но Одинцов был уверен, что с ней справится.

Сейчас он брел по колено в теплой воде, буксируя свою легкую машину у самого пляжа в едва заметных волнах прибоя. Он был только в набедренной повязке и легких сандалиях; грудь и спину через подмышки перехватывало многократно сложенное полотнище ткани – чтобы петля каната с зацепленным на конце флаером не резала кожу. Впрочем, флаер шел легко: вес его был невелик, а осадка не превышала ладони. Тут, у берега, течение практически не ощущалось; Зеленый Поток гнал свои струи на север за цепочкой рифов, скрытых облаками брызг и белой кипящей пеной. Пожалуй, это было единственное место на планете, где человек мог вести свое судно против могучего экваториального течения.

Ночь кончалась, небо над иззубренным краем Щита постепенно светлело, гасли звезды, и тихое жаркое утро вступало в свои права. Через час Одинцов собирался поискать какую-нибудь подходящую для дневки пещеру, в которой он мог бы расположиться с большими удобствами, чем в тесной кабине флаера, и позавтракать. Особых проблем с едой не возникало – по дороге часто попадались большие раковины моллюсков с нежным сочным мясом. Для их приготовления огонь был не нужен; двадцать минут на солнце, и жаркое готово.

Механически переставляя ноги, он смотрел на далекий, затянутый белесой дымкой горизонт. Со вчерашнего вечера он прошел километров двадцать, но не чувствовал ни усталости, ни изнуряющей жары – под сенью исполинского Щита ночью было на редкость прохладно. Мерно поскрипывала галька под подошвами сандалий, тихо рокотали набегающие на берег волны, и в такт этим звукам неторопливо текли мысли.

Нажать четыре раза, подождать, нажать еще два – так сказала Найла. Нет, он не хотел подавать этот сигнал бедствия! Он не нуждался ни в помощи, ни в спасении и давно перестал лелеять мечту, что в небе над ним вдруг возникнет летающий корабль. Все, что он знал о южанах, говорило о том, что они придерживаются политики строгой изоляции; так, на «Катрейе» не было ни передатчика, ни навигационных приборов, ни мощного оружия. Впрочем, к чему Найле оружие? Она ведь не могла убивать…

Это казалось Одинцову очень важным. Все ли сородичи Найлы питали такое же стойкое, видимо, врожденное, заложенное в генах отвращение к убийству? Если так, это объясняло многое – например, их бегство из Хайры и ту изоляцию, на которую они были обречены, хотя в технологически развитом обществе южан наверняка имелись средства для уничтожения себе подобных. Но иметь и использовать – разные вещи. Факт, разумеется, удивительный, но здесь не Земля, напомнил себе Одинцов.

Возможно, их неприятие убийства – признак вырождения? Возможно, все в их раю лишены отваги, решимости, силы? Но Найла не была такой! Смелая маленькая женщина… Смелая в мыслях, в поступках и в любви. Да, она не могла послать стрелу в человека, но ее руки крепко держали руль у того проклятого гарторского берега… Она не сошла с ума, когда его клинки залили кровью палубу «Катрейи»… А как она вела себя в Доме Пыток в Ристе!

Теперь Одинцов понимал, что Найла вовсе не упала в обморок. Вероятно, южане многого достигли в ментальном искусстве и умели управлять своими чувствами и телом, даже вызвать по желанию смерть. Когда ситуация стала безнадежной, Найла впала в транс, от которого до небытия оставался только шаг. Она не выключила полностью зрение и слух – наверно, собиралась покончить с собой в тот момент, когда Канто убьет ее возлюбленного, и, значит, кое-что разглядела во время визита Шахова. Но вряд ли что-нибудь поняла… Впрочем, теперь это было неважно.