Оковы прошлого. Книга 2
Шрифт:
– Я понимаю. Но я и сама была очень близка к тому, чтобы стать жертвой, - я обхожу тележку и направляюсь к последней жертве.
– Так что извини, если это дело для меня является более личным.
Его вздох слышен даже сквозь шум лаборатории.
– Именно поэтому я и предложил тебе взять отгул.
Это было больно. Я резко разворачиваюсь так, что кончик моего хвоста шлепает меня по щеке.
– Но это не значит, что я не могу быть объективна и выполнять свою работу.
По натуре я не конфликтный человек. Я не ищу конфликты, и я действительно не хочу соревноваться с каким-то судмедэкспертом
Единственное место, в котором я могла быть сама собой, никогда больше не будет моим.
– Мы должны установить причину смерти этой жертвы, - говорю я, направляя его раздражающее внимание на последний труп. Как только получу окончательные данные обо всех смертях, у меня, возможно, действительно будет достойная новость для Куинна.
Я снимаю мешок с тела, чтобы осмотреть последнюю жертву. Ее имя написано на бирке, надетой на палец. Она боролась до последнего. Отчаянно сопротивлялась. Она молодец.
Ее хрупкое тело покрыто рваными ранами и ушибами. Следы борьбы покрывают ее руки и ноги. По крайней мере, ее конечности, кожа и внутренности… на месте.
– С каждой жертвой преступник усиливал методы пыток, - произношу я, размышляя вслух.
– Что с тобой случилось?
– шепчу я жертве.
Обри качает головой, и я поднимаю взгляд.
– Что?
– спрашиваю я.
– Должно быть, ты тесно сотрудничаешь с детективами в вашей конторе, - он поправляет перчатки и занимает место напротив жертвы.
– Ты говоришь совсем как они.
Легкая улыбка тронула мои губы.
– Мы довольно близко общаемся в нашем департаменте, - при воспоминании о Куинне меня бросает в жар.
– Видишь вот это?
– он указывает на темное кольцо синяков вокруг ее шеи, и я снова сосредотачиваюсь на экспертизе.
– Похоже, жертва была задушена, когда преступник...
– он поднимает взгляд, - утопил ее.
Я понимаю, почему он так быстро пришел к выводу об утоплении. Ее кожа вздулась, но не в нормальной степени из-за типичного вздутия после смерти, и петехиальное кровоизлияние - кровь, усеивающая ее бледные глаза, - не скапливается на дне ее век, как это было бы, если бы она осела там естественным образом после ее смерти. Преступник мог утопить ее сразу после того, как она задохнулась, и лопнувшие сосуды ее глаз кровоточили в воде, но я думаю, что мы обнаружим воду в ее легких, как доказательство того, что она утонула.
– Мы должны вскрыть тело жертвы, чтобы убедиться, - я поворачиваюсь к своему подносу с инструментами.
– Судя по степени и количеству ушибов на ее шее и различному расположению...
– он замолкает, когда оттягивает мешок, прикрывающий ее торс.
– Да, у нее на груди тоже синяки, - затем он прижимает пальцы к ее грудной клетке и надавливает.
– Как минимум, два сломанных ребра.
Я чувствую, как кровь отхлынула от моего лица, оставляя ощущение холода и покалывания.
– Он реанимировал ее.
Его взгляд встречается с моим, и губы изгибаются в жесткой хмурой гримасе.
– Множество раз. Чтобы утопить ее снова.
Я перевожу взгляд на другие жертвы, думая об их жуткой смерти, о жестоких пытках,
* * *
К тому времени, как был закончен последний отчет о третьей жертве, мое тело ломит от боли. Мышцы горят, плечо, вывихнутое во время вчерашней схватки в лаборатории, пульсирует, а болеутоляющее средство прекратило своей действие несколько часов назад.
Обри настоял, чтобы остаться после того, как я отпустила своих техников вечером. Они и раньше видели меня почти сломленной, но мой предыдущий срыв был шокирующим даже для меня. Я слишком истощена, чтобы чувствовать смущение. Хрупкие стены, которые я воздвигла, могли рухнуть в любую секунду.
Все, что Обри нужно сделать, это задать правильные вопросы: о наркотиках, о людях, которые похитили меня. В минуту полного изнеможения я бы призналась во всем.
Но он ни о чем не спрашивает. Он записывает факты и результаты, а не развлекает себя теориями. Я восхищаюсь его профессиональной этикой и мастерством, но я не могла отвечать перед ФБР так, как он. Существует почти военная структура и кодекс, который вызывает у меня клаустрофобию, просто находясь рядом с ним.
Пока я массирую плечо, пытаясь справиться с болью, в кармане вибрирует телефон. Я вытаскиваю и смотрю на него, и мое сердце в растерянности, не понимая, радоваться или же перестать биться.
Куинн: Я припарковался у входа.
На самом деле я не думала о том, что произойдет, когда выйду из лаборатории. Сегодняшнее утро, когда Куинн, довольно властно, настоял на том, чтобы я осталась с ним, кажется было давным-давно. Столько всего произошло с тех пор.
Я удивлена, почему он просто не вошел в лабораторию, как обычно, пока не вспоминаю про охрану у входа. Я поспешно набираю ответ, что уже выхожу.
В своем кабинете я забираю флешку, на которой сохранила отчеты о жертвах, засовываю ее в карман и запираю дверь. Я неловко машу Обри, направляясь к двойным дверям. Внезапно мой желудок сковывает напряжением, словно натянутая струна, тянущаяся из моего тела, стремиться навстречу Куинну, притягивая к нему невероятной и непонятной мне силой.
Я успешно избегала его весь день, хотя и обещала держать его в курсе событий. Я просто... не могла. Я не могла притворяться, что занимаюсь своей работой, в то время как все внутри меня пыталось прорваться через удушающее безумие происходящего вокруг.
Требовательная, властная натура Куинна слишком напоминает мне ученого, которым я когда-то была. Кроме того, как только я увидела замученную жертву и осознала, что эти девушки погибли из-за меня...
Я знала, что моя тайна больше не принадлежит мне.
Время пришло.
Я просто хотела как можно дольше оттягивать неизбежное. Я успокаиваюсь, когда начинаю думать о руках Куинна, прикасающихся ко мне. Как его губы ласкали меня. Потому что, как только он узнает правду, эти волшебные моменты между нами канут в небытие, будто их никогда и не было.