Октябрь, который ноябрь

Валин Юрий Павлович

Договорить оборотень не успела - появился Дугов, конвоировавший доктора - в прямом смысле конвоировавший, то есть подталкивающий в спину стволом нагана.

Доктор, молодой и на редкость непричесанный, возмущался:

– Хам вы, а не анархист! Я буду жаловаться! По какому праву?! Не смейте меня толкать! Кто здесь главная мадам-комиссар?

– Если по поводу приема жалоб - то я главная, - отозвалась Катрин.
– Жалуйтесь. Потом встанете вот к той стене - там посвободнее, и я вам в лоб выстрелю. Устроил десятый круг ада,

эскулап вонючий. С людьми, даже мертвыми, так не обращаются. Элементарный порядок трудно навести?! Урод, твою...

– Понятно, барышня, - врач неожиданно успокоился, достал папиросы.
– К стене, так к стене. А что товарищам революционерам от меня-урода нужно, кроме как расстрелять?

– Три тела. Привезли утром от Ерорхинской фабрики. Огнестрелы, - поспешно сказал штабс-капитан Лисицын, явно поверивший, что доктора могут немедля кончить.

– Этих знаю, в третьей лежат, - сказал, закуривая, хозяин преисподней.
– Их с документами привезли.

– А эти все бездокументные?!
– поразился Дугов.

– Вы догадливы, молодой человек. Шестьдесят четыре тела: здесь и в анатомическом зале. Больше мне трупы класть решительно некуда. И у меня один санитар. Было двое, но одного вчера избили. Жив, но два перелома. Остальные разбежались. Нам, видите ли, не платят-с уже месяц.

Доктор довел следователей до двери в небольшую комнату:

– Ваши слева. Впрочем, разберетесь. Тех что справа, топором отработали, внешне немного отличаются. Документы на столе.

Доктор утопал, не дожидаясь ответа, а следователи вошли в комнату.

Трупы лежали тесно, но в относительном порядке, под простынями и с бирками.

– Яаан Лайттонер, мещанин, 35 лет, уроженец города Цесиса...
– зачитывал штабс-капитан.

Остальные следователи сличали фото удостоверений личности с малоузнаваемыми мертвыми лицами, осматривали повреждения на телах. В общем-то, во вскрытии нужды не было - и так все понятно.

Мальчик лежал третьим. Круглолицый, глаза закрыты - верхнюю часть головы пули не затронули. В остальном...

– Да, явно не на шальную пулю налетел, - с сочувствием сказал анархист.
– За что его так?

– Похож он на кого-то, - в замешательстве, столь несвойственном ей, прошептала оборотень.
– Лицо знакомое. С отцом я его виделась, что ли?

– Выписка из метрической книги. Борис Сальков, - зачитал Лисицын, - четырнадцати неполных лет, в январе исполнилось бы. Знаете каких-либо Сальковых, а, товарищ Людмила?

– Вроде бы нет, - Лоуд явно силилась вспомнить.

– Похоже, его почти в упор расстреливали, - сказала Катрин.
– Надо бы одежду посмотреть. Может, в карманах что-нибудь найдется. Возможно, его как свидетеля убирали.

– Свидетеля?
– оборотень бестрепетно взяла негнущуюся руку покойника, принюхалась.
– Не, паренек не из жертвенных был. Сам стрелял. От правой порохом так и разит. Держу пари, как говорили в нашей

лондонской эмиграции, он вот того толстого и уложил. Это как раз в комнатушке было.

– Да ладно, мальчишка же совсем, - не поверил товарищ Дугов.

– Порох - субстанция весьма пахучая, - напомнила Лоуд.
– Иди-ка сюда, сам нюхни.

– Чего идти, у меня насморк, - уклонился анархист.
– Ладно, они, значит, в комнате были, расстреляли друг друга, а снаружи добавили. Но кто тогда уличного мещанина Лайттонера добил? На нем кучно, прямо в корпус. Кстати, кто вообще такие эти эстонцы?

– Видимо, исполнители, - ответила Катрин, прощупывая извлеченную из отдельных мешков одежду покойников.
– Шли они кого-то зачищать, но что-то повернулось не так.

– "Зачищать" - странноватое определение, - отозвался штабс-капитан.
– Кстати, третьего, того что стоял на улице, могли убрать свои. При условии, что он получил ранения и не мог самостоятельно двигаться. Увы, слышал я о таких фактах у преступников. Шуму нападавшие наделали, народ стал сбегаться, вот и... застраховались.

Предположение было разумным. Больше у следственной группы никаких мыслей не возникло - возня с одеждой оказалась малопродуктивной, никаких писем, шифровок, тайных знаков найдено не было. От одежды вроде бы попахивало оружейной смазкой, но пятен на брюках и рубашках имелось столько, что что-то определенное сказать трудно. Решили изъять ключи покойников - вдруг что-то подскажут.

Следователи поспешили на свежий воздух, а Катрин пошла искать, где можно помыть руки - заскорузлые частички засохшей крови стряхиваться не желали. В коридоре опять начался ад - в "неопознанной" мертвецкой кто-то нечеловечески выл - узнали таки своего, пропавшего. Мигал на потолке желтый свет ламп - опять на электростанции чудят. Навстречу Катрин из засады качнулся батюшка, забормотал:

...- Отпусти ему вся согрешения его вольная и невольная, словом и делом, ведением и неведением coтвopeннaя... Отпеть недорого, обмыть, обрядить. Есть хорошие специалистки, опытные, знающие, монастырские.

Про монастырь это он зря упомянул, шпионка и так была на взводе. Катрин сгребла батюшку за рясу на широкой груди, с силой обтерла о ткань ладони.

– Ты что, дщерь божья?!
– перепугался чуткий служитель культа.

Шпионка выдернула из-за пояса маузер, ткнула ствол в поповскую бороду:

– Еще раз здесь увижу, шлепну.

– Да за что, безумица безбожная?! Страждущим утешение надобно, иначе как...

– В церкви утешенья обрящут. А здесь мирское, здесь не душе, а телам последний долг отдают. Нашел место мошну набивать, гадина.

Поп панически фыркнул, вырвался, протопало сводчатым коридором эхо его сапог, сгинуло в полутьме. Катрин, морщась, сунула пистолет на место.

– Стало быть, мне можно не удирать?
– спросили из сумрака.

– Доктор? Все опасаетесь?