Октябрь, который ноябрь

Валин Юрий Павлович

– Не особенно. Привык-с. А вы всех подряд пистолетом пугаете?

– Нервничаю. Готова извиниться, - пробормотала Катрин.
– Но не буду. Толку от моих извинений маловато, да и сама я проезжая, мимолетная, ненастоящая. Но если доведется говорить с людьми, облеченными властью, про здешний ужас непременно упомяну. Невыносимо стыдно для столицы. Даже для переломного исторического момента, очень стыдно. Полагаю, должны помочь людьми и деньгами.

– Практичная вы женщина, - восхитился доктор.
– Слушайте, оставайтесь, а? Будете документацию вести, по вышестоящим инстанциям ездить. Сработаемся, потом я вас замуж позову.

– Предложение неожиданное, но лестное, - улыбнулась шпионка.
– Увы,

я уже очень семейная женщина, даже многодетная.

– Вот так всегда. Очень жаль.

Оставив веселого доктора в его аду, Катрин вышла во двор, вспомнила, что руки так и не помыла. Ладно, о батюшку вытерлись, тоже очистительная, отчасти богоугодная процедура. Следственная группа мрачно курила у автомобиля - возвращение из преисподней требовало паузы на отдых.

– Слушайте, а вы обе и по медицинской части, что ли?
– поинтересовался анархист, предлагая папиросы.
– Уж на диво хладнокровны.

– И по медицинской тоже, - согласилась Катрин.
– Я как-то даже во вскрытии участвовала, но живо осознала, что то не мое призвание. Благодарю, я курить заканчиваю, семье обещала.

– Весьма разумно, мне вот тоже дым горчит, - штабс-капитан бросил недокуренную папиросу.
– Что дальше?

– В Смольный, осматриваем оружие, потом имеется на примете еще один адрес. Вроде бы данный человек может что-то знать по интересующей нас теме. Литератор, широкий круг знакомств и общений, ну и...

В этот миг рука товарища Островитянской схватила напарницу за запястье - Катрин чуть не заорала - лапа оборотня оказалась неожиданно холодной и жесткой как стальные кандалы.

– Один момент, товарищи, - сквозь зубы процедила Лоуд.
– Я же письмо домой не написала. Прошу прощения, это сугубо личное, семейное.

Она потащила напарницу за машину.

– Что с тобой?
– занервничала Катрин.
– Ты даже побледнела, в смысле...

Оборотень действительно изменилась в лице. Не бледность, скорее, густая оливковость, но все равно, такого за ней раньше не замечалось.

– Я вспомнила, - прошептала Лоуд.

– Что именно?

– Мальчика. Чертт, не мальчика, конечно. Это он сейчас мальчик. Был. А потом он стал.

– Кем он стал?

Лоуд назвала.

– Да быть этого не может!
– не поверила Катрин.
– Он же...

Знакомое лицо, ведь действительно знакомое. Только слишком юное.

– Я его в "Артеке" видела, - шептала оборотень.
– Подумала, что нашему университету не хватает культурно-досуговых традиций. Дай, думаю, гляну, как это обустраивалось в годы зарождения пионерского движения. Ну и на него посмотрю, познакомлюсь. Все же он легенда. Сидели у огромного костра, пели, яблоки грызли, он отрывки повести читал, дети слушали как зачарованные...

– Поверить невозможно, - с трудом выговорила шпионка.
– О боги, вот до чего эти революции доводят. Ничего не успел мальчишка.

– Он успел!
– яростно запротестовала Лоуд.
– Ну да, меньше, чем в тех длинных мирах. Но он всегда был бойцом. И ты знаешь, что такое боец даже лучше меня.

– Да, но...
– Катрин замолчала.

– В Смольном нужно сказать, чтоб похоронили достойно, - Лоуд уже приходила в себя.
– Ладно, оставим поминки и церемонии до времени. Я тебе начала говорить о подозрениях, а теперь вот подтверждается. У них план. У шмондюков, что пулеметы притащили. По целям бьют, на выбор. Члены ВРК, теперь он - лучший писатель. Что дальше? Этот твой Бунин? Он хоть и совершенно другой масти, но все равно. А если еще подумать? Кто на очереди? Ильич?! Ведь, если они пришлые, то знают примерно тоже, что и мы? Будут стравливать массы и уничтожать вожаков и знаковые фигуры.

– Тогда, скорее, следующими целями должны быть Троцкий и Керенский, чем...
– Катрин неуверенно кивнула

в сторону морга.

– Что ты тупишь?! Он-то куда больше сделал для дела революции, чем всякие предревкомы и ЦыКи, хотя некоих должностей не занимал. Ладно, едем, а то коллеги заподозрят в отдельном заговоре. Но думай, Светлоледя, думай! Времени в обрез...

"Лорин" рванулся к Смольному...

Проносились улицы-мосты, заставы с красными лентами на папахах, с бледными лицами под юнкерскими фуражками. Доносилась редкая разрозненная стрельба, толпился жаждущий новостей народ на Невском. Еще спокойно, еще не сорвалась сжатая пружина. Ее старательно выбивают вбок - соскочит, хлестнет по темному осеннему городу, взлетят брызги крови выше Исаакия и шпиля Петропавловки. Где? Где намечен следующий гнойник? Из очевидных целей: Зимний-Смольный, вожди. Но есть больницы, мосты, вокзалы, те же электростанции. Водозабор? Пожары на складах продовольствия? Впрочем, склады уже пусты. Хотя важен не сам урон, важнее слухи, паника. Следовательно: массовая гибель людей, нечто чудовищное, противоестественное. Массированный артобстрел с кораблей? Просто класть снаряды по кварталам, куда угодно, лишь бы горело и громыхало. Но как это могут провернуть Чужие? Центробалт на такое явно не пойдет - "братишки" при всей своей неоднозначности, не зверье. Слишком громоздкое предприятие. Атака бронедивизиона на Зимний - с хаотичной пальбой по окнам, очередями по бабам-добровольцам, по юнкерам и казакам? Организация ударного отряда даже из десятка броневиков едва ли останется незамеченной. Нет, что-то иное. Тоньше, изощреннее.

Катрин понимала, что Чужие вовсе не похожи на слизистых гадов-дарков из старинного фильма. С теми бы у Лоуд имелись бы недурные шансы договориться. Проблема Чужих в том, что они практически свои. Знающие, улавливающие нюансы. Судя по ударам - у здешних Чужих ненависть к Петрограду личная, интимная. Впрочем, в гражданской войне у всех - личное.

Не угадать. Остается только ускориться. Кажется, все это понимают, поскольку Кольку Владимировича никто не останавливает. Прыгает "Лорин" через поребрик, пугает улицу и пассажиров. Вот же мерзавец, осиротит "Две Лапы"...

* * *

На КПП Смольного товарищ Островитянская немедленно убыла на проверку "как цветочки", а Катрин и анархисту пришлось убеждать часовых, что штабс-капитан нужен для переговоров, пропуск он имеет, и вообще, был бы он шпионом так переоделся и усы перестриг. Наконец, следователей пропустили, злой товарищ Дугов высказался в том смысле, что с революционной дисциплиной не все еще гладко. Прошли на третий этаж, анархист убежал узнавать куда делся пулемет, а оставшаяся половина группы осталась курить в коридоре и привлекать ненужное внимание. Вооруженных людей здесь хватало и смотрели они на Лисицына крайне неприветливо.

– Есть предчувствие, что меня сейчас и расстреляют, - обронил штабс-капитан, сосредоточенно затягиваясь.

– Ну что вы, рано еще, - успокоила Катрин.
– Вот через полгода, годик...

– Я уже заметил: вы с Людмилой - большие оптимисты, - мрачно кивнул офицер.
– Сейчас многие делают вид, что знают больше, чем говорят. А другие, наоборот.

Врать Лисицыну не хотелось, а что сказать утешительного, шпионка не знала.

– Курить - здоровью вредить!
– мелодично, но громогласно объявили на весь коридор.
– Товарищи, дайте хоть воздуху дыхнуть, работать же невозможно!
– призвала товарищ Островитянская, разгоняя дым взмахами немаленькой прокламации.
– Мезина, я долго ждать буду? Берем делегата офицерства и бегом в мой кабинет!