Октябрь, который ноябрь
Шрифт:
31 час до часа Х.
...- В самом деле, Алексей Иванович, вы бы стопочку пропустили для поправки здоровья.
– Прекратите хихикать, Шамонит. Я дурно себя чувствую, но спиртное здесь абсолютно ни при чем, - великий литератор выглядел несвеже и тщательное причесывание перед зеркалом недугу помятости вряд ли могло помочь. Впрочем, рассуждал Понедельник вполне трезво: - Если вечером нам вновь брести в этот проклятый Смольный,
Вот это и к лучшему - не будут мешать собирать вещи. Петр Петрович запер за коллегами входную дверь, и, насвистывая об отворенной калитке[22], направился в свою комнату. Утро уже перестало быть утром, пора сказать квартире последнее "прощай" и направиться в запасной приют одинокого странника. Шамонит еще третьего дня предусмотрительно снял номер в "Большой Северной"[23]. Пора, пора заканчивать с этой никчемной мальчишечьей боевкой.
Собственно, саквояж уже был собран. Ничего лишнего Петр Петрович брать не собирался - всякие громоздкие пулеметы и осколочные бомбы уходят в прошлое. Вот бесшумный револьвер вполне способен пригодиться в будущем. Заодно следует прихватить бритву Гранта - изумительная немецкая сталь, держит заточку просто удивительно.
– Прости, Игорь, тебе прибор уже вряд ли понадобится, - молвил практичный отбывающий, снимая с полки бритву с костяной ручкой...
Вот, собственно, и все. Петр Петрович надел пальто, окинул взглядом столовую: не так уж дурно коротали время, пусть временами и случались утомительные моменты, да-с. Шамонит хлопнул себя по высокому лбу, сходил в комнату литератора и забрал коробку револьверных патронов. Пора, пора уходить. Имелось предчувствие, что события ускорят свой ход. Учитывая намеки связника и звонок господина Иваноффа, кризис близок.
По привычке Петр Петрович выглянул из-за шторы на улицу: серо, мрачно, спокойно. Бредет точильщик, две зрелые барышни семенят под ручку - определенно не филеры. Экая унылость. Эх, в Марсель бы, побыстрее. Или в Цюрих?
Барышни на тротуаре шарахнулись к стене дома - донесся визг и рычание мотора - на Пушкинскую на полном ходу вынырнул длинный легковой автомобиль.
Просто прелесть, а не машина. Петр Петрович к классической механике относился с пренебрежением - шатуны и клапаны это вчерашний день, будущее за химией и чистой физикой. Но подобным экипажем следует обзавестись. Когда-нибудь позже, когда основное задуманное сбудется. Можно заказать бронированный экземпляр. Как славно будет пугать обывателей, разгоняясь где-нибудь в Париже или Нью-Йорке. Там, кажется, широкие авеню.
Шикарное авто остановилось практически под окном наблюдателя. Выскочил офицер, предупредительно подал руку даме. Недурна. Врожденная рафинированная элегантность, сдержанная грация, ей бы собольи меха пошли. Впрочем, могла бы быть и помоложе. Из экипажа выбрался растрепанный субъект в матросском бушлате - по виду из революционных, револьверная кобура напялена нагло, через плечо - задрал голову, глянул, казалось, прямо в глаза Петра Петровича. Шалишь, братец, портьера плотная, не просвечивает. С передней подножки лимузина соскочила высокая
– Однако!
– вот теперь Шамонит вздрогнул.
Она! Определенно, она! Рост, прядь светлых полос прижатая плотной шапочкой к щеке. Цвета глаз не видны, но и так...
Петр Петрович метнулся в соседнюю комнату. Пулемет лежал под раскрытой газетой, готовый к бою. Инженер сдернул затвор с предохранительной прорези, сшибая стулья, кинулся обратно к окну. Деньги, деньги сами шли в руки! Можно будет дополнить проект лаборатории. Пусть живьем взять эту долговязую колибри не суждено, все одно...
Прибывшие все еще стояли около мотора, разглядывая дом. Изящная дамочка указывала на дверь соседнего подъезда. Да, дом трехподъездный. Забавно, но как они вообще смогли вычислить? Впрочем, не важно.
Второпях Петр Петрович распахнул раму окна слишком резко - кто-то внизу повернул голову. Черт, откинуть приклад уже нет времени. Шамонит вскинул увесистое оружие и дал длинную очередь...
...Пулемет ритмично стучал, дергался в руках. Мостовая у автомобиля опустела, иногда по булыжникам вспыхивали мелкие искры рикошетов, в тенте и на корме лимузина появлялись отверстия. Магазин опустел, пулеметчик отшвырнул горячее оружие под кресло. Снизу, донесся отчаянный, кажется, мальчишечий вопль:
– Ты что, скотина, творишь?!
Петр Петрович засмеялся - зацепил, наверняка, зацепил - так ужасаться и голосить можно только по страстно возлюбленной бабенции.
Подхватив саквояж, Шамонит пробежал к черной лестнице, закрыл за собой дверь, дважды повернул ключ снаружи. На площадке было тихо и дремотно, даже кошачий запах попритих. М-да, прохладный денек. Петр Петрович сбежал вниз. В дверях попалась баба с корзиной белья. Инженер вежливо придержал дверь.
– Ой, барин, а что за треск на улице-то?
– встревожено спросила соседская прислуга.
– Пустое, революционное баловство, пошумят, погорланят, да уймутся, - засмеялся Шамонит.
Смежные проходные дворы были ему отлично известны. Идти недалеко, гостиница на Лиговской, но лучше не спешить, сделать солидный крюк для проверки...
* * *
Там же, улица Пушкинская, две минуты назад.
– Три подъезда, надо бы одновременно проверить, - распоряжалась товарищ Островитянская.
– Вообще архитектурный размах непременно погубит наш Питер. Вечно какие-то башни норовят выстроить и фонари побить. Как здесь преступников прикажете разыскивать?
Наверху с треском распахнулось окно. Катрин, не раздумывая - инстинкты, что этого мира, что иных, на внезапные звуки учили реагировать одинаково - за плечо швырнула напарницу за машину, пихнула туда же коллег-следователей.
Товарищ Дугов с опозданием распахнул пасть, намереваясь повозмущаться, но вокруг уже стучало, колотило и взвизгивало. В машине заорал Колька.
– На землю, дурак, - крикнула Катрин шоферу, но сама себя не услышала.
Бесконечная очередь, наконец, оборвалась...