Оленин, машину! 2
Шрифт:
— Да уж знаю, — вздохнул Добролюбов.
— Ну, чего ты раскис, в самом деле? — я легонько ткнул его локтем в бок. — Прорвёмся! Оставлю тебе автомат, чтобы гавриков, — кивок в сторону пленных, — охранять. — Ну и вообще… зверья тут наверняка много всякого.
— Успокоил, блин, — хмыкнул опер.
— А ты не кисейная барышня, церемониться с тобой, — в шутку ответил я. — Спи давай, через два часа разбужу, сменишь меня.
Добролюбов устроился поудобнее, насколько это было возможно в наших условиях и с его раной, и заснул. Пленники тоже повалились и, довольные тем, что теперь есть люди, ответственные за их безопасность в этой чёртовой тайге,
Для них, но не для меня. Я продержался отведённое время, потом растолкал Серёгу и, сдав дежурство, повалился на еловые лапы, которые настругал, пока дежурил, и тут же провалился в глубокий сон. Очнулся спустя некоторого время, глянул на небо, которое едва виднелось за верхушками деревьев, — оно светлело, а значит уже было примерно часов восемь утра. Сел, потирая глаза, зевнул и прислушался. Вокруг тишина. Птицы поют, насекомые возятся. Но ни выстрелов, ни взрывов. Значит, наши ещё не дошли до места падения В-29.
«Хреново», — оценил я обстановку и глянул на инженеров. Те, прижавшись друг к другу, благополучно дрыхли. Рядом со мной, свесив голову на грудь, безмятежно спал Добролюбов, прижимая к себе автомат. «Аника-воин, твою мать!» — подумал я и хотел было отвесить ему крепкий подзатыльник, — мы всегда так в училище будили того, кто спал на посту, — да вовремя задержал ладонь. Он всё-таки офицер, нехорошо будет, если пиндосы увидят, как я луплю товарища.
Потому просто потыкал его в здоровое плечо:
— Серёга, проснись, — сказал негромко. — Мне пора уходить.
Он всхлипнул, прогоняя сон:
— Прости, дружище. Я не должен был… — тут же окончательно пришёл в себя. — Виноват, товарищ полковник! — и чуть не вскочил.
— Куда! Сиди! — я ухватил его за рукав, удержал на месте. — Короче, Серёга. Я пошёл к самолёту. Если до полудня наши не вернутся, приду сам. Надо же вас накормить, в конце концов.
— А где еду возьмёшь? — удивился Добролюбов.
— Одолжу у наших недругов, — я с усмешкой кивнул на американцев. — У них же там целый лагерь. А народу стало намного меньше, так что, полагаю, сухпайки найдутся.
— Удачи.
— Спасибо. Глаз с этих не своди. Пусть всегда будут на виду. Ты английский знаешь?
— Нет, мы в школе немецкий учили.
— Ладно. Придётся их предупредить самому.
Я разбудил инженеров. Заставил сесть и обозначил правила: быть всегда не виду у товарища лейтенанта. Если кто попытается напасть или убежать, — у него приказ стрелять на поражение. Американцы испуганно покивали головами. Ещё пришлось их предупредить, что товарищ мой их язык не понимает. Потому пусть не пытаются что-то объяснить словами. Захотят по нужде — пусть гадят в десяти шагах, за деревом. Ни воды, ни еды у нас пока нет. «Но я озаботился этой проблемой», — сказал, чтобы их успокоить, и добавил, что вернусь к обеду.
Хоть и жутко мне не хотелось этого, — всё надеялся, что скоро здесь окажутся наши войска, и больше не придётся вступать с американцами в огневой контакт, как говорили во времена, откуда я сюда попал, — но пришлось тащить свою задницу к тому, что когда-то было надеждой США на быстрое завершение Второй мировой войны, а теперь являлось обломками самолёта «Enola Gay».
В отличие от предыдущего раза, мне повезло больше: десантники закончили суетиться. Насколько
Двенадцать человек при всём желании не смогут дотащить до озера Танка боеприпас весом почти 4,5 тонны. Им это не под силу. По асфальтированной дороге, на тележке, — да, вполне. Но через тайгу, по пересечённой местности, — никогда. Они же с самого начала операции это понимали, потому и потащили с собой инженеров. Я их выкрал из-под носа полковника Маршалла, и теперь вся операция оказалась под угрозой. Да, десантники пытаются отыскать своих. Но они не знают местных условий, у них нет собак-ищеек, и потому все потуги тщетны.
Я заметил, какими были растерянными выражения лиц американцев. Особенно у их командира, который сидел на краю вырытого нами окопа, курил сигареты одну за другой и напряжённо думал. Вернее, скорее ждал возвращения тех, кого отправил на поиски пропавших физиков. «А вот это хер тебе во всей морде, господин полковник», — ядовито подумал я, глядя на него через бинокль.
Чтобы держать американцев на виду, я забрался на вершину той сопки, где Добролюбов вместе с Микитой держали оборону. Трупы своих бойцов пиндосы отсюда уже убрали; пулемёт, которым отбивался наш радист, был разбит и потому брошен, а вот патроны враги забрали с собой. Видимо, тоже подумали, что пригодятся. Я залёг в окопчике, который выкопали лейтенант со Сташкевичем, и принялся наблюдать сверху за десантниками.
Они никуда и не спешили. Ждали возвращения поисковых групп. Я пролежал, глядя на них, часа полтора, и в душу постепенно стала закрадываться тревога. Что, если найдут Добролюбова со своими инженерами? Опера сразу пустят в расход, он им не нужен. Физиков заберут и потащат сюда, к самолёту, чтобы помогли поскорее бомбу разобрать.
Я вдруг понял, что совершил глупость. Не надо было оставлять Серёгу. Чертыхнувшись, прихватил с собой вещмешок Микиты, — он оставил его здесь, американцы же не тронули, — и поспешил обратно. Успел вовремя: когда быстро шёл по лесу, почти напоролся на четверых десантников, которые медленно двигались к тому месту, где находился Добролюбов со своими подопечными. Вчера ночью мы с лейтенантом прошли здесь и были не слишком аккуратны: наоставляли следов. По ним теперь враги и двигались.
Мне повезло: американцы оказались ко мне спиной. Потому не успели даже сообразить, что происходит, когда я кинулся к ним, крепко сжимая в руке кинжал. Схватка была настолько быстротечной, что десантники не успели сделать ни единого выстрела. Войдя в режим берсерка, — так ощущал себя в эти несколько минут, — я вырезал этот крошечный отряд, не дав врагам ни единого шанса.
Остановился, тяжело и часто дыша, когда понял: конечно. Передо мной в разных позах лежали, дёргаясь в конвульсиях, четыре здоровенных мужика, которых я смертельно ранил. Двоим перерезал глотки, одного уложил ударом в сердце, и лишь третий страдал, дико вращая глазами, — кинжал вонзился ему в печень. Жить бойцу оставалось недолго: без операции он не протянет и нескольких минут и умрёт из-за большой кровопотери. Я подошёл к нему, чтобы прекратить мучения. Быстрое движение, и минус один враг.