Омут
Шрифт:
82. Алёна
Рома неожиданно исчез в последних числах августа пять лет назад. Ей тогда было всего пятнадцать лет, он - на год старше. Исчез так, словно его кто-то стёр из жизни их “семьи” и дома. Ни разговоров о нём, ни вещей, ни его самого, будто старший сын Олега ей приснился. Только вчера он вроде бы был рядом, улыбался ей, шутил и беспрестанно повторял, что всё будет хорошо, а потом Отрадная осталась одна. Единственное, что она знала по скупому объяснению сводного брата перед исчезновением это то, что он в компании своего лучшего на тот момент друга, Кира Авдеева, вляпался в некрасивую историю с полицией и запрещёнными веществами, которые служители порядка очень “удачно” в одну прекрасную летнюю ночь у них обнаружили. Вот только этот самый лучший друг, благодаря отцу, занимающему пост мэра города, привода в участок и дальнейших разборок с законом избежал, выйдя из ситуации чистеньким, а всю вину повешали на Рому. И в ту
Теперь положение дел обстояло совершенно иным образом. Они повзрослели, произошло много плохого и хорошего, а юношеский максимализм притупился об осознание отсутствия в этом мире какой-либо справедливости. Угол обзора словно расширился и, наконец, пришло понимание очевидного - Рома не мог исчезнуть сам. Да, пусть его предал Кир, но золотой мальчик его из дома не выгонял, её вопросы о сводном брате не игнорировал и не жил спокойно все эти годы, пока тот был неизвестно где.
Олег… Ведь был ещё Олег.
Девушка судорожно вздыхает, ощущая нехватку воздуха. Затылок жжёт от тяжёлого ледяного взгляда отчима, который будто чувствует в каком направлении двигаются её мысли и, конечно же, не может позволить им добраться до закономерного вывода.
Какая же ты, Отрадная, дура! Слепая идиотка!
Почему? Ну почему она не осознала этого раньше?! Почему была такой глупой и не видела очевидного?! Винила во всех бедах Авдеева, считала его единственным ответственным за Ромкину пропажу, тогда как другой виновник всё это время ни разу при ней о своём старшем сыне не вспомнил.
– Как это?
– не отстаёт Егор.
– Я не понимаю.
Сводный брат проводит по его голове ладонью, взъерошивая и без этого лежащие в беспорядке волосы, и деланно спокойно кивает в сторону их родителей.
– А ты об этом у нашего папы спроси. Он тебе подробнее и во всех красках расскажет.
– Папа!
– братик принимается ворочаться на её руках с пущей активностью.
– Ласкажи! Я тоже хочу стать солдатом, как Лома!
– Нет, малыш. Поверь мне на слово, оно тебе не надо, - Рома вроде улыбается, а ей от этой улыбки, покорёженной и беспомощной, плакать хочется.
– Лучше стань, как папа, важным дядей в костюме, считающим, что весь мир пляшет под его дудку. А ещё лучше врачом или космонавтом.
– У меня есть космонавт! И лакета! Настоящие!
– Правда? Не обманываешь?
Егор просится на пол и, только оказавшись на своих двоих, уверенно хватает старшего брата за руку и нетерпеливо тянет к себе в комнату, на ходу болтая об игрушках. Мама, побледнев от злости, но не имея возможности её выразить и изменить происходящее, скрывается в спальне, хлопнув дверью, и в прихожей остаются всего два человека.
Она, Алёна, оглушённая запоздалым осознанием, и отчим, не вызывающий в ней сейчас ничего, кроме горечи, глухого гнева и обиды. Не за себя. За Рому. За шестнадцатилетнего подростка, которого собственный отец во избежание угрозы репутации и своему идеальному образу решил вычеркнуть из жизни, лишив выбора, свободы и, самое главное, какой-никакой, но семьи.
– За что ты так с ним?
– выдыхает вполголоса, точно зная, что услышит.
– Я всегда поступаю так, как считаю нужным.
Девушка оборачивается, встречаясь с ним взглядом. Ещё совсем недавно она едва вырвалась из-под его влияния, едва могла дышать, стоя на расстоянии пары шагов от него, едва себя помнила, смотря ему в глаза, а теперь… Словно оборвалось что-то. И дыхания стало не хватать совершенно по-другому поводу.
– Ты… Ты себя слышишь, Олег? Ты от своего родного сына избавился, просто потому что так посчитал нужным?
– Не тебе упрекать меня в недостойном поведении, Алёна.
Её дёргает как от удара, а мужчина, будто и не считая, что сказал что-то ужасное, подходит ближе. Чертит глазами пытливо по распущенным волосам, бледному
– Он же тогда ребёнком был… Всего лишь ребёнком, совершившим ошибку, Олег.
И я… Я тоже ребёнком была, когда ты…
Королёв жёстко улыбается и, подняв руку, будто случайно касается её шеи. Замирает у ключицы, где любит оставлять следы своих поцелуев, иногда грубых и болезненных, иногда нежных и ласковых, иногда собственнических и властных. А потом решительно и по-хозяйски запускает пальцы в волосы, обхватывая большой ладонью затылок.
– Девочка… - понижает голос и тянет на себя, не замечая её сопротивления.
– Моя, - в очередной раз нарекает приговором, как к пожизненному заключению.
– Ты же ничего не знаешь, но зачем-то лезешь. Упрямая.
– Олег, прекрати! Что ты…
Девушка упирается в его грудь в попытке остановить, но силы явно неравны. Пытается отступить на шаг и снова провал. Пытается отвернуться да только пальцы другой руки уже держат за подбородок, вынуждая смотреть в ореховые глаза.
– Что и всегда. Что считаю нужным.
– Рома твой сын!
– шепчет беспомощно.
– Не проблема, которую нужно устранить и выкинуть из головы. Не котёнок, которого можно бросить в лесу и уехать. Не чужой человек, а сын! Сын, Олег!
– Я прекрасно об этом осведомлён, иначе бы…
83. Олег
– Иначе что?
– не отступает она, даже загнанная в угол и полностью в его власти - как отдельный вид искусства.
Иначе бы решил вопрос кардинально. Крутись рядом с ней такой невыносимый, взбалмошный и не поддающийся контролю щенок, обиженный на весь мир за то, что с ним не цацкались до совершеннолетия как с сопливой трёхлеткой, и не являющийся при этом всём его сыном, то Олег бы действовал наверняка и сегодняшнее представление не случилось бы никогда. Рома же носит его отчество и фамилию и этот факт меняет, может и не всё, но достаточно, чтобы позволить ему больше, чем другим. Чтобы в первую же секунду после возвращения не отправить его туда, где ему самое место - на цепь системы. Жестоко? Нет, Олег просто не обманывается ни насчет себя, ни насчет родного сына. Чем дальше Роман находится от него, Алёны и остальной семьи, тем лучше. Для всех лучше. Во избежание проблем, которые Рома профессионально создаёт на каждом своём шагу. Во избежание истерик и недовольства жены, для которой его старший сын как бельмо на глазу. Во избежание близких взаимоотношений с Алёнкой, грозящих перерасти из детской привязанности в то, что Королёву совершенно не по нраву. И, учитывая всё это, мужчина не понимает, почему Отрадная считает по-другому, смотря на него с таким шоком и осуждением, будто он говорит и делает что-то невероятно ужасное.
Как же ты ещё молода, девочка.
Как вкусно наивна…
Кажется, ещё совсем недавно она точно также стояла напротив него, упрямо требуя объяснений о Роминой пропаже и сведения о его местонахождении. Ему тогда было совершенно не до неё, совсем юной и абсолютно не вписывающейся в его систему ценностей и приоритетов. Во главе всего на тот момент стоял вопрос с семейкой Авдеевых, требующий быстрого решения и недопущения развития его в полномасштабный конфликт из-за подложенной Ромкой свиньи. С кем-с кем, а воевать с мэром четыре года назад Королёв желанием не горел, особенно после того как узнал о всех делишках сына в подробностях. И не потому что было стыдно за свой родительский недосмотр, а потому что прекрасно отдавал себе отчёт, что с такими картами на руках о том, чтобы выйти из воды сухим, не стоит и мечтать. Будь на месте Авдеевых кто-то другой, не зацепи сын именно их, думай он головой, то ещё можно было бы пободаться, а так… Бессмысленно. Рома перешёл черту, после которой дорога по сути одна - по малолетке в места не столь отдалённые. Не знай Олег на своей шкуре каково это, сгорать заживо по ту сторону бетонной стены и железных прутьев, то может быть и не рвал жилы, пряча старшего отпрыска с глаз долой, пока Авдеевы, опомнившись, не взяли за жабры их обоих, в элитное военное училище, негласно имеющего статус исправительного учреждения для проблемных детишек богачей. Но он знал и до сих пор помнил каждую секунду, проведённую там не по своей воле и даже не по своей вине, поэтому, как бы зол на сына не был, а допустить, чтобы Рома прошёл через то же самое да ещё и в таком возрасте не мог. Условия в элитной клетке, зовущейся училищем, конечно, были далеко не сахар и по сути мало чем от зоны отличались, но всё же, на его взгляд, муштра с дедовщиной гораздо лучше, чем рычащие псы конвоя, окружение из отбросов общества и впаянная гадкая статья ярлыком на всю жизнь. И разница между пятью годами, проведённых там, и даже с годом в колонии для несовершеннолетних зарвавшихся сопляков без будущего была очевидна, но почему-то только ему, Олегу, одному.