Омут
Шрифт:
Он с ней, глупая.
Он с той, которую похоже больше не ненавидит, а…
– Знаешь, она даже не пытается это сделать, - Миша делает шаг вперёд, закрывая её от порывов ветра.
– А для меня тебя никто и никогда не заменит.
Лиля хватает ртом воздух, но вдохнуть не может. Потому что там, внутри, где лёгкие, всё заледенело, а где сердце, сгорело. Вместо мышцы, качающей кровь, у неё тлеющие угли, которые никак не могут догореть до конца и, наконец, позволить ей стать настоящей Снежной королевой.
–
– И что дальше? Снова станем друзьями, словно и не было ничего, и я закрою глаза на то, что Кир её… - девушка запинается.
– Что Кир с ней?
– Рано или поздно это всё равно придётся сделать, Лиля.
Миша произносит эти слова так спокойно, так легко, так… Так пугающе уверенно, что они на пару секунд выбивают из неё дух. И у Лили не получается им противостоять. Не получается отогнать. Получается лишь неподвижно стоять на месте и чувствовать как капли дождя стекают по коже.
– Ты же понимаешь, что Кир не стал бы так себя вести, если бы не… - он не договаривает, но девушка всё равно будто бы слышит окончание фразы.
– Я не хочу, чтобы тебе было больно, Лиля.
Кто-нибудь когда-нибудь замечал, что слово “боль” слишком короткое, чтобы обозначать то, что ежесекундно душит-раздирает-мучает? Она замечала и предпочитала характеризовать эти чувства другим словом - ху*во. Именно оно целиком и полностью отражало её состояние с того самого момента как…
Ты сама на это напросилась, детка.
Сама.
– Ты опоздал, Кудряшка, - ломает губы в усмешке девушка.
– Примерно на два года, - Романов смотрит на неё взглядом побитой собаки, но Лиле это почему-то не приносит никакого удовольствия.
– Поэтому отвали от меня уже, Миш, ладно? Не нужно обо мне беспокоиться. И спасать меня тоже не нужно. Я сама себя спасу, если будет такая необходимость. Благо, что опыт уже имеется.
– Лиля…
– Ты выбрал сторону. И я тоже выбрала. Себя и Кира. Больше мне никто не нужен.
Она разворачивается и, посчитав, что точка в разговоре поставлена, хочет уйти, но Романов, глухой упрямец, останавливает её, произнеся в спину:
– А ты мне нужна, Лиля. Всегда была нужна и будешь.
Если бы он сказал эти слова немного раньше, когда Гордеева ещё могла в них поверить. Если бы он сам был рядом тогда, раньше. Если бы не познакомил её с…
Она перебрасывает мокрые волосы за спину и хватает свои вещи со скамейки, чтобы уйти, но, сделав несколько шагов вперёд, не выдерживает и оборачивается. Небесно-голубые глаза бывшего лучшего друга и единственного человека, который когда-то принимал и понимал её, несмотря ни на что, в очередной раз напоминают о том, что назад ничего не вернуть. Ни время, ни доверие, ни прежних себя.
– Осторожней со словами, Миша. Ты можешь о них пожалеть.
Парень меняется в лице.
– На что ты намекаешь?
На то, что совсем скоро всё изменится.
На то, что какраньшеуже никогда не будет.
На то, что она костьми ляжет, но добьётсясвоего.
– Что бы ты не задумала, лучше остановись прямо сейчас.
– Меня никто и ничто не остановит, Кудряшка. Ни ты, ни наша прошлая дружба и ни уж тем более
Он качает головой в немой просьбе“не делай этого”, но глупая и наивная Лилечка уже всё для себя решила.
Глупая и наивная Лилечка всегда и во всём идёт до конца.
63. Алёна
Отрадная пытается сосредоточить всё своё внимание на лекции и записывать за преподавателями каждое слово, но её старания летят в никуда, потому что на неё смотрят. Смотрят внимательно, с любопытством и непониманием. Она чувствует чужие взгляды на протяжении первой пары, второй, а на третьей понимает, что к ним прибавился ещё и шёпот. Тот самый шёпот, который из-за хорошей акустики лекционной аудитории слышен, если не всем, то многим.
– Да я уверена, что они спят друг с другом!
Насмешливый женский голос, доносящийся с верхних рядов, вынуждает Алёну и нескольких человек, сидящих рядом с ней, поднять голову.
– Думаешь? А как же Гордеева?
– слышится другой голос.
– Спал бы он с Гордеевой, то и приезжал бы на пары с Гордеевой! Всё же просто!
Девушка выпрямляет спину так, что сводит лопатки, и напряжённо смотрит прямо перед собой, прекрасно понимая, что говорят о ней и золотом мальчике. Он сидит на ряд выше, прямо за её спиной, и наверняка тоже слышит каждое слово.
– Она же за ним собачкой бегает…
– И что? Когда это кому-то мешало трахаться с другими?
Алёна вздрагивает, стискивает в пальцах ручку и неосознанно мнёт кончик листа тетради. Перед глазами вместо интерактивной доски и слайдов с главными тезисами лекции оживающие картинки воспоминаний двухлетней давности. Когда понятие “трахаться” впервые приобрело для неё какой-то смысл благодаря мужу матери. Когда оно вошло в её жизнь вместе с грязной тайной и ненавистью к себе. Когда стало понятно, что кроме этого слова между ними с Олегом ничего нет и никогда не будет. До их связи отношения в полном смысле этого слова её не интересовали, а после она и не могла даже допустить мысли из этой категории в отношении кого-то другого. Пока сверстники влюблялись-сближались-расставались Алёна замазывала засосы консилером и не могла смотреть маме в глаза. Помимо этого и сам противоположный пол не выражал к ней особого интереса. Слишком худая, слишком замкнутая, слишком нелюдимая. Слишком много “слишком” для одного человека и абсолютное отсутствие чего-либо, за что её можно было бы полюбить или хотя бы почувствовать интерес. Так что подозрения о том, что у них с Киром может быть что-то, подходящее под понятие “трахаться”, смешны и нелепы. Зачем золотому мальчику сломанная девочка? Зачем ему хотеть быть с ней рядом? Зачемемужелатьеё?
Зачем, Кир?
– Рты закрыли, - вдруг громко, во всеуслышание, произносит он и Отрадная снова вздрагивает, а в аудитории повисает тишина.
– Повторять два раза не буду.
Лекция после этого продолжается в обычном режиме, без сплетен и косых взглядов, что в принципе должно её обрадовать, но Алёна не может избавиться от мыслей, которые эти самые сплетни в ней вызвали. Она вязнет в них, как в болоте. Путается. Захлёбывается. И не замечает, когда пара заканчивается, продолжая неподвижно сидеть на месте, пока её плеча вдруг не касается чужая рука.