Омут
Шрифт:
Ты мне нужен, слышишь?
Слышит.
Всем естеством, душой, сердцем.
Слышит. Чувствует. Любит.
А ты слышишь, Алёна? Как давно, бесповоротно и без оглядки нужна мне?
Она отрешённо смотрит в окно и держит за ручку чашку. Вторая стоит напротив в ожидании его. Тонкие плечи напряжены. Губы поджаты. Глаз парень не видит, но помнит каждую крапинку в них наизусть и удостоверяется в этом в очередной раз,
В карих, почти чёрных из-за тусклого освещения радужках Авдеев растворяется мгновенно. Теряется без вести в густых ресницах. Тихо и безвольно тонет в звуках её голоса, когда она, очевидно переживая и тревожась, спрашивает:
– Как Алек?
– Спит.
И волнения не становится меньше, когда за первым вопросом от неё сразу же следует второй.
– А ты?
Соврать бы. Спрятать свою слабость и разбитость, чтобы быть перед ней сильным и всемогущим. Расправить плечи и натянуть маску если не безразличия, то хотя бы уверенности в том, что случившееся сегодня больше не повторится никогда. Да только ему себя-то не получается в этом обмануть, что говорить о той, из-за кого у него мир наизнанку раз за разом выворачивается?
– А я…
Я устал, Алёна.
Я чертовски, пи*дец как, устал.
Она сводит брови к переносице, хмурясь, и похоже понимает его без слов. И от этого хочется свернуться калачиком у её ног и остаться в таком положении навсегда.
– Мне жаль, Кир, - глаза напротив проникновенно блестят сочувствием.
– Мне очень-очень жаль.
– Мне тоже, Алёна.
Авдеев тяжело опускается на стул, будто к его двадцати годам добавилось шестьдесят лет сверху, и с силой трёт лицо ладонями. Девушка же не спускает с него внимательного взгляда.
Между ними тишина. Не та, что подобно гранитным плитам давит на плечи, а та, что ромашковым чаем по расшатанным в край нервам и пластырем на рваные раны.
Прошлое, наконец, замолкает. Настоящее ему вторит. Будущее неясно маячит где-то там, вдалеке, но им обоим не до первого, ни до второго и тем более ни до третьего.
Им сейчас только друг до друга. Физически - шаг, может быть два. Ментально - уже вплотную, до приятной тесноты и лёгкой нехватки кислорода.
– Не вини себя, пожалуйста.
Отрадная почти шепчет. Он с трудом сглатывает и давит на в ту же секунду повлажневшие глаза, даже не удивляясь тому, как точно и тонко девушка его читает.
– В том, что происходит с Алеком… Нет твоей вины, Кир.
Больная усмешка ломает губы и голос предательски срывается, когда Авдеев честно признаётся:
– Я бы хотел, чтобы это было так.
– Ты не можешь быть ответственным за всё то, что происходит вокруг.
Девушка натягивает рукава на запястья и это движение, абсолютно обыденное, видимо давно вошедшее у неё в привычку, кажется ему знакомым. Настолько знакомым, что параллель между ней и братом, белёсыми полосами на коже, тщательно скрываемыми одеждой, прочерчивается сама собой ярко-красной линией. Она пугает и хочется как можно скорее от этой мысли отмахнуться, но он вспоминает её реакцию на Алека в ванной, наблюдает за ней сейчас и видит, что Отрадная понимает. Понимает не его, Кира, а именно брата, словно… Словно была на его месте?
Почему?
Зачем
От какой боли ты хотела сбежать? И сбежала ли?
Авдеев уже открывает рот, чтобы задать эти отравляющие вопросы прямо, но девушка опережает, вновь подтвердив, что его мысли для неё как букварь для доктора филологических наук.
– Не надо, Кир, не спрашивай.
– Алёнка, ты…
– Пожалуйста.
И уже эти слова вполне можно считать ответом да только легче от этого не становится. Наоборот. Парень чувствует себя так, словно его со всей дури под дых ударили, а потом протащили по щебенке раздетым пару километров.
– Алек… Он… Давно вредит себе?
От её взгляда никуда не деться и он даже не пытается спрятать подрагивающие ладони.
– Я не знаю, - признаваться в этом больно и тошно, но врать ей выше его сил.
– Я увидел и понял что он с собой делает, когда чуть не стало слишком поздно.
Она не удивляется, только наклоняется корпусом вперёд, не прерывая зрительный контакт и неосознанно стараясь быть ближе. Ближе к нему.
– Он объяснял тебе почему…?
– Да. Началось всё с аварии, в которой мы потеряли сестру, - дрожь в пальцах усиливается.
– Алек с Алисой - двойняшки. Были ими. Её потеря… Он не может пережить.
Помимо этого есть ещё другие факторы - родители и сложные отношения с ними, переходный возраст, непростой характер и безответные чувства к девочке. И, если не вдаваться в подробности и абстрагироваться от происходящего, у них, двух, казалось бы, очень разных братьев, общего гораздо больше, чем Алеку хотелось думать.
– Да и не сказать, что я сам смог это сделать.
Девушка тихо вздыхает и заправляет волосы за ухо. В её карих омутах он отражается не как поломанный, ни на что не способный, безнадёжный слабак, каким Кир ощущает себя на данный момент, а вымотанным в край, раненым и нуждающимся в хотя бы небольшой передышке мальчишкой с больным влажным блеском в глазах.
Я, кажется, не справляюсь, Алёнка.
Я, кажется, проигрываю.
Я совершенно точно, абсолютно, наверняка и на все сто процентов больше ТАК не могу.
И внутренний стержень после этого признания, которое он очень давно прячет глубоко, за самообманом и беспочвенным апломбом, крошится в пыль. Плечи тянет вниз. Воздух жжёт глотку. Глаза печёт ещё сильнее и он, не выдержав, опускает голову, сжимая затылок ходящими ходуном пальцами.
больно
больно
больно
слышите?
б о л ь н о
На обратной стороне век образы меняются яркими вспышками. Брат, Алиса, авария. Горе, разделившее жизнь их семьи на до и после, предательство отца, мамино помешательство. Собственное бессилие, невозможность ничего изменить и безысходность. Настолько непроглядная, настолько жуткая, настолько, чёрт возьми, неподъёмная, что планеты по сравнению с ней пушинки.