Опасная граница
Шрифт:
В сущности, я отстаиваю точку зрения, что степные племена Монголии играли ключевую роль в пограничной политике, не становясь завоевателями Китая, а Маньчжурия, ввиду ряда политических и природных условий, выступала в роли питомника иноземных династий в то время, когда национальные династии рушились под напором внутренних восстаний. Эта схема значительно отличается от ряда предшествующих теорий, которые были предложены для объяснения взаимоотношений между Китаем и его северными соседями.
Виттфогель в своем широко известном исследовании «династий-завоевателей» в Китае упустил из виду важность для китайской истории степных империй сюнну, тюрков и уйгуров, подразделяя китайские иноземные династии на основанные кочевыми скотоводами и оседлыми земледельческими племенами, причем и те и другие, по его мнению, противостояли типично китайским династиям. Акцент более на экономической, чем на политической, организации в данном случае затушевывает тот примечательный факт, что, за исключением монгольской династии Юань, все «династии-завоеватели», исследованные Виттфогелем, имели маньчжурское происхождение. Виттфогелю также не удалось провести различие между кочевниками Монголии, которые основывали степные империи и совместно с китайцами долго и успешно властвовали над пограничьем, и кочевниками
21
Wittfogel and Feng Chia-sheng. The History of Chinese Society: Liao. P. 1–26.
Быть может, наиболее значительной работой о проблеме взаимоотношений Китая и племенных народов севера является классический труд Лэттимора «Внутриазиатские границы Китая». Личное знакомство автора с Монголией, Маньчжурией и Туркестаном придало его исследованию такие яркость и силу, как ни в одной другой работе, и спустя 50 лет оно по-прежнему остается величайшим научным трудом в данной области. Особенно большую популярность приобрел «географический подход» Лэттимора (который мы назвали бы ныне культурной экологией), в соответствии с которым вся Внутренняя Азия подразделяется на несколько крупных областей со своей собственной динамикой культурного развития. Основной интерес для Лэттимора представляло возникновение на китайских границах степного скотоводства, а развитию пограничных отношений в имперский период он посвятил лишь небольшой раздел. Хотя мой настоящий анализ прочно укоренен в традиции Лэттимора, я все же хочу оспорить некоторые лэттиморовские гипотезы относительно циклов власти кочевников и происхождения династий-завоевателей.
Лэттимор описал цикл власти кочевников, согласно которому, как он считал, продолжительность существования кочевых государств составляла лишь три или четыре поколения, и ссылался при этом на пример сюнну. На первой стадии новое государство включало в себя только кочевников, на второй стадии кочевники учреждали государство смешанного типа, взимающее дань со своих оседлых подданных. Государство смешанного типа переходило в третью стадию, на которой гарнизонные войска, состоявшие из перешедших к оседлости кочевников, в конце концов получали львиную долю доходов за счет своих менее цивилизованных соплеменников, остававшихся в степи. Такие условия создавали четвертую, и последнюю, стадию, на которой происходило падение государства, потому что «различия между реальным благосостоянием и номинальной властью, с одной стороны, и реальной или потенциальной властью и относительной бедностью — с другой, становились невыносимыми, [открывая дорогу] к развалу государства смешанного типа и “возврату к кочевничеству” — в политическом отношении — у отдаленных и обособленных групп кочевников» [22] . На деле империя сюнну не обнаруживает подобной закономерности. Сюннуские лидеры утвердили и удерживали свою власть над кочевниками безо всякого завоевания оседлых регионов, которое требовало создания гарнизонных войск. Это было государство, чья правящая династия существовала непрерывно в течение не четырех поколений, а 400 лет. Когда же, после падения Ханьской династии, один из правителей сюнну основал недолговечную династию на границах Китая, отдаленные группы кочевников не вернулись в степь, а наоборот, захватили государство этого правителя, решив, что он обделяет их доходами от дани.
22
Lattimore. Inner Asian Frontiers of China. P. 521–523.
Говоря о династиях-завоевателях, Лэттимор признавал, что существовало различие между кочевыми народами открытых степей и народами смешанного культурного облика, населявшими окраинные зоны пограничья. Он отметил, что именно эти окраинные территории, а не открытые степи, были родиной династий-завоевателей [23] . Однако, подобно Виттфогелю, ему не удалось показать, что абсолютное большинство успешных династий-завоевателей происходило именно с маньчжурской окраины, а не откуда-нибудь еще. Так, полагая Чингис-хана выдающимся примером пограничного лидера, он проигнорировал свое собственное различие между обществами открытых степей и смешанными пограничными обществами, так как Чингис-хан был так же далек от пограничья, как и любой предшествующий ему сюннуский или тюркский лидер в Монголии. Причина этого кажущегося географического противоречия состоит в том, что само определение пограничья радикально изменялось в зависимости от того, управляла Северным Китаем национальная или иноземная династия. Южная Монголия становилась «переходной пограничной зоной» только тогда, когда иноземные династии проводили политику, рассчитанную на разрушение политической организации в степи. Но когда национальные династии и степные империи делили пограничье между собой, для политически автономных обществ смешанного типа не оставалось места.
23
Ibid. С. 542–552.
Эти критические замечания указывают на сложность исторических процессов во Внутренней Азии и на необходимость исследовать их как результат меняющихся со временем отношений между народами. Монгольскую степь, Северный Китай и Маньчжурию следует анализировать как части единой исторической системы. Хронологическое сопоставление основных национальных и иноземных династий в Китае и империй в степи послужит отправной точкой для создания подобной модели (табл. 1.1). Оно даст нам самое общее представление о процессе «ротации» династий, состоящем из трех циклов (лишь монголы выпадают из фазового деления) и очерчивающем параметры пограничных отношений. Здесь мы дадим лишь краткое описание развития пограничных отношений, а проблемы отдельных исторических периодов будут более подробно рассмотрены в следующих главах книги.
Хань и сюнну были тесно связаны между собой как части биполярной пограничной структуры, сформировавшейся в конце III в. до н. э. Когда империя сюнну утратила свою гегемонию в степи около 150 г. н. э., ей на смену пришли племена сяньби, основавшие слабоструктурированную
Примечание. Официальные даты, традиционно указывающие на год создания и падения династий, часто ошибочны. Для национальных династий даты их основания обычно правильны, а даты падения указаны более поздние, так как имена этих династиий в течение десятилетий после их падения использовались в качестве вывески правящими военачальниками. Для большинства иноземных династий верно обратное. Даты их основания отодвигались в глубь прошлого и возводились к основателям маленьких пограничных государств, позднее ставших могущественными, но даты их падения — правильные (Wittfogel K., Feng Chia-sheng. History of Chinese Society: Liao. P. 24–25). Прописными буквами обозначены сильные степные империи.
Внутреннее восстание уничтожило династию Вэй и положило начало новому объединению Китая под властью династий Западная Вэй и Суй в конце VI в. Жуаньжуаней сокрушили их прежние вассалы, тюрки, которые так напугали правителей Китая, что последние выплачивали им огромную дань шелком, чтобы сохранить мир. Пограничье опять стало биполярным, и тюрки начали политику вымогательства, сходную с той, которую практиковали сюнну. Во время падения Суй и возвышения Тан тюрки не предпринимали попыток захвата Китая, а, напротив, поддерживали различных китайских претендентов на имперский престол. Когда Танская династия начала клониться к упадку, она не могла справиться с внутренними восстаниями и стала призывать на помощь кочевников, чтобы подавлять бунты. Например, уйгуры в середине VIII в. подавили восстание Ань Лу-шаня, продлив существование Тан еще на столетие. После того как уйгуры пали жертвами атаки кыргызов в 840 г., в центральных степях начался период анархии. Династия Тан была уничтожена следующим большим восстанием в Китае.
Падение Тан дало возможность развиваться государствам смешанного типа в Маньчжурии. Наиболее важным из них было государство Ляо, созданное кочевниками-киданями. Кидани собрали осколки, оставшиеся после падения целого ряда недолговечных династий, образовавшихся на руинах Тан в середине X в. В Ганьсу возникло Тангутское государство, а остальной Китай оказался в руках национальной династии Сун. Подобно существовавшему задолго до Ляо муюнскому государству Янь, кидани практиковали дуальную систему управления, соединяя китайскую и племенную модели организации. Так же, как и Янь, Ляо пало жертвой еще одной группы маньчжурского происхождения — лесных племен чжурчжэней, которые свергли господство киданей в начале XII в., провозгласили династию Цзинь и приступили к завоеванию всего Северного Китая, оттеснив Сун на юг страны. До этого момента первые два цикла были в целом сходными по структуре, однако возвышение монголов разрушило эту модель и породило важные последствия не только для Китая, но и для всего мира.
Никогда ни одно кочевое государство не возникало в Монголии в тот период, когда в Северном Китае происходили междоусобицы, следовавшие за падением многовековой национальной династии. Восстановление порядка иноземными династиями из Маньчжурии стабилизировало границу и было тем единственным стимулом, который вызывал к жизни формирование централизованных государств в степи. Эти иноземные династии осознавали опасность, исходившую из Монголии, и вмешивались в политическую жизнь степи с целью ослабления кочевников. Они использовали стратегию «разделяй и властвуй», организовывали массовые вторжения в степь, которые заканчивались угоном значительного количества людей и скота, устанавливали систему брачных союзов, чтобы привязать к себе часть племен. Эта стратегия хорошо работала: жуаньжуаням никогда не удавалось эффективно противостоять Тоба Вэй, а при династиях Ляо и Цзинь племена Монголии и вовсе не могли объединиться, пока не появился Чингис-хан. Позднейший успех Чингис-хана не должен затмевать те трудности, с которыми он столкнулся в деле объединения степи против чжурчжэней, — это потребовало большей части его взрослой жизни, и в ряде случаев он был близок к поражению. Его государство было весьма своеобразным по своей природе. Высокоцентрализованное, с дисциплинированной армией, оно покончило с властью автономных племенных вождей. Однако, подобно предшествующим объединителям Монголии, целью Чингис-хана первоначально было вымогательство у Китая, а не захват его. Чжурчжэньский двор, хотя и был сильно китаизирован в культурном отношении, отвергал политику умиротворения и отказывался договариваться с монголами. Войны, длившиеся на протяжении следующих трех десятилетий, опустошили большую часть Северного Китая и отдали его во власть монголов. Отсутствие у последних заинтересованности и готовности управлять Китаем (а не вымогать у него) выразилось в том, что они не объявляли имя новой династии и не учреждали регулярной администрации вплоть до правления внука Чингис-хана, Хубилай-хана.