Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
— Ну хватит, хватит. Сейчас будет пир. Я подготовил пир. Будет наша свадьба.
— Нет, не будет, — сказала Люся.
— Милая, я потратил столько сил, нервов и средств на то, чтобы вырастить тебя, чтобы доставить тебя к нам в целости и сохранности, что ты не сможешь быть неблагодарной. Кюхля, ну скажи ей!
— Людмила, ваше сопротивление бессмысленно, — загудел, словно ветер в высокой печной трубе, Кюхельбекер, — так или иначе вы станете императрицей этого мира, а мы — вашими покорными рабами.
— Это
— Вы сможете вечно править всей Землей.
— Да таких императоров сотни! — сказала Люся.
Это была не ее мысль — как-то раз, разговаривая с Егором, они решили, что из-за отсутствия связи между частями Земли она, как средневековая Европа, разделена на множество маленьких княжеств и царств, а то и городов, между которыми лишь изредка движутся караваны и бродячие музыканты.
— У вас впереди вечность. — Кюхельбекер не обратил внимания на ее слова. — И вы можете оставить о себе память благодеяниями и святыми делами, а можете стать тираном, деспотом и даже завоевателем этого мира. Мы дарим вам вечность!
— Это я, я дарю вечность! — перебил канцлера император. — Не лезь в мои дела.
— У меня болит локоть и коленка, — сказала Люся. — Мне больно стоять. Я хочу к врачу.
— К Леониду Моисеевичу сейчас нельзя, — сказал Дантес, — у него сейчас пациент — талантливый певец, который приехал с вами.
— Чепуха, — возразила Люся. — Не пойдет к нему Малкин. А доктор расшибся. Он меня спасал и расшибся. Я помогу доктору, а он осмотрит мои раны, — сказала Люся.
— А любовь? — растерянно спросил император. — А свадьба?
— Здоровье дороже, — ответила Люся, — остальное приложится.
«Господи, — подумала она, выходя из приемной императора, — я могу говорить глупости. Мне бы рыдать от бессилия, а я смотрю вокруг, как будто вор, который после недолгих гастролей возвращается в тюрьму и замечает, какие здесь изменения, каких новеньких привезли».
Она шла по залу ожидания, следом шагал Дантес. Толпа придворных, плотно стоявшая у дверей, раздвинулась, но без испуга и спешки. Какие-то люди здоровались с ней, кто-то даже похлопал по плечу так, что больно отдалось в руке.
Но лиц Люся не различала.
В дальней стороне зала накрывали на стол, шумели стульями, звякали тарелками.
Люся вошла в кабинет Леонида Моисеевича, уверенная в том, что он там один. И оказалась права.
Леонид Моисеевич, голый по пояс, в старых, порванных сбоку по шву брюках, сидел на больничной койке. Он простукивал себе грудь, прижав расставленные пальцы к коже и постукивая по ним костяшками пальцев другой руки.
— Это я, Люся, — сказала она, входя.
— Заходи. Я сейчас кончу себя осматривать и примусь за тебя, Люся, — сказал доктор.
— Я вам не нужен? — спросил Дантес, который остановился в
— Иди, иди, не оставляй нашего возлюбленного императора, — сказал доктор, и Дантес тут же ушел, прикрыв за собой дверь. — Беда в том, что все ткани здесь очень медленно восстанавливаются, — посетовал доктор. — Да и как им восстанавливаться, если организм существует как замкнутая система — ни черта не получает и не отдает. Нам даже общественные уборные не нужны, представляете?
— Я об этом не думала, — сказала Люся.
— Не куксись, — заметил ее состояние доктор. — Мы с тобой ничего не изменим. Считай, что мы умерли безболезненно.
— Я все равно уйду, — сказала Люся, глядя в пол. В углу лежали кучкой остатки растоптанной железной дороги. Неужели столько времени никто здесь не убирался? Уроды!
И она повторила вслух:
— Уроды!
— Значит, мы недостойны иного мира. — Доктор поморщился — ему было больно. — Ведь мы его выбрали. А потом уж он нас выбрал.
— Меня украли!
— Сначала ты ушла сюда добровольно.
— Я была девочкой, маленькой девочкой, ну что я понимала!
— У меня есть эластичный бинт, — сказал доктор. — Помоги мне обмотать грудь. Вон там, на полочке…
— Зачем им меня убивать? — спросила Люся. — Мне никто не сказал. Все делают вид, что это у вас обыкновенное дело.
— Это ветераны. Неужели тебе Егор о них не рассказывал?
— А что он должен был рассказывать?
— В свое время мне говорили, что он был у них.
Егор и в самом деле не рассказывал Люсе о ветеранах и своем плене в подземелье. Для него это было слишком далеким и в то же время неприятным воспоминанием.
— Я тебе потом расскажу, обязательно, — пообещал доктор.
Люся принялась перевязывать ему ребра. Доктор терпел. Только раз сказал:
— Дышать больно.
Потом он промыл ссадину на локте Люси, коленку она только ушибла.
— А почему здесь Веня Малкин? — спросила Люся. — Я так удивилась, вы не представляете. Он же такой… от него девчонки тащатся.
— Что? — спросил доктор.
— Это слово такое. При вас не было. А почему он здесь? Что за болезнь у него?
— Он неизлечимо болен и будет жить здесь, пока не найдут средство от его болезни.
— Неизлечимо? — насторожилась Люська. — А как болезнь называется?
— Я с ней не сталкивался. Только в прессе, — сказал Леонид Моисеевич. — Это иммунодефицит.
— Не знаю такой болезни.
— Она еще называется СПИДом.
— Так он здесь всех перезаразит! Это ужасная болезнь!
— Болезнь передается только через кровь, — ответил доктор. — Я проверял по литературе. К тому же здесь нельзя заразиться…
— Почему же?
— Любые болезнетворные вирусы и микробы быстро теряют здесь вирулентность. То есть становятся нейтральными.