Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
— Быстро — это же не сразу, — возразила Люся. — Он успеет… Но вообще-то какой ужас! Он голубой, наверное?
— Голубой?
Но Люся не стала объяснять, ей показалось неприличным и даже стыдным говорить о таких вещах. Доктор и не приставал.
Надо будет подальше от него… Мало ли что говорили, что через зубных врачей передается. И при переливании крови.
— При переливании крови передается, — сказала Люся.
— А что и кому мы будем переливать? — спросил доктор. — Наша с тобой кровь несовместима. Стоит сделать переливание — сразу
— Почему вы так уверены? Кто у вас умер? — спросила Люся.
— Никакой тайны здесь нет, — сказал доктор. — Наш император сначала решил, что если ему будут переливать кровь новеньких жителей нашего королевства, то и его кровь сохранится. Но сначала я сделал опыт… Тут появилась кошка. Она умерла.
— Кошки одно, а люди другое, — сказала Люська.
Доктор не стал отвечать, а почему-то отошел к шкафчикам с приборами и, достав градусник, стал встряхивать его.
— Хочешь, я смерю свою температуру?
— А что?
— Температура человека здесь колеблется в пределах тридцати и тридцати двух градусов. Я — лягушка, очень долговечная, как все лягушки.
— Значит, пытались переливать кровь и убили кого-то?
— До меня здесь были другие врачи.
— И что с ними случилось?
— Они проводили опыты.
— И что же? Их казнили? Сожгли?
— Они уехали. Нет их здесь, они живы, но живут далеко.
Люся обмакнула тряпочку в воду и потерла пятно на джинсах.
Дантес сунул голову в дверь и сказал:
— Госпожа невеста, вас приглашают одеваться.
— Как так?
— В джинсах императриц не бывает, — сказал Дантес.
— Уйдите, — сказала Люся. — Я еще не кончила.
— Через пять минут. Император волнуется.
— Я лучше повешусь, — сказала Люся. — Честное слово, лучше повеситься…
— Они тебя вытащат из петли и оживят.
— Нет уж! Я не ваша! Я могу умереть по-человечески. У меня кровь человеческая.
— Ну что ж, заблуждаться тебе никто не может помешать, — сказал доктор. — Но позволь сообщить одну вещь, которая, возможно, изменит твое отношение к жизни… И ко всему, что здесь происходит. Как мужчина, император тебе ничем не угрожает. Не может.
— В каком смысле? — спросила девушка.
— Ну не мужчина он. — Доктор говорил вполголоса, отвернувшись от двери, боялся, что его будут подслушивать. — Я же его обследовал, а он, в свою очередь, пытался… возбудиться.
— А здесь что, все мужчины такие? — Люся догадалась, о чем говорил доктор, и в самом деле почувствовала какое-то облегчение, хотя доктор мог и соврать, чтобы подвести ее под венец. Все они здесь, в сущности, уроды.
— Мужчины здесь разные, — сказал доктор. — Совсем разные. Но, конечно, мужчин в прямом смысле этого слова здесь немного — репродуктивные возможности падают с каждым месяцем.
— А что? Разве здесь можно родить?
— А вот это исключено! — сказал доктор. — Ребенок — слуга времени. Ты не можешь создать мир без времени и населить его детьми. Чтобы они не росли. Ни природа, ни наша антиприрода
— Все равно я не пойду…
— Подумай, Люся, чего ты хочешь, — сказал доктор. — Молчишь? А я за тебя отвечу. Ты надеешься, что тебя выручат. Вернее, ты надеешься на Егора. Спасший единожды всегда остается рыцарем. Я правильно говорю?
— И что тогда?
— Если ты сейчас скажешь императору «нет», вернее всего попадешь в тюрьму. И там превратишься в кусок протоплазмы. Они могут быть жестокими. И если появится твой Егор — его постигнет та же участь. И не только потому, что император лишен понятий морали или жалости, но потому, что он не может потерять лицо — слишком много врагов. И сильных врагов.
— Врагов? У императора?
— Больше, чем у меня. — Леонид Моисеевич криво усмехнулся.
— И что я должна, по-вашему, делать?
Леонид Моисеевич поднялся и попробовал, не мешает ли повязка рукам. Потом накинул на голое тело халат. «В этом мире, — подумала Люся, — наверное, градусов пятнадцать, если не меньше, а они не чувствуют холода. Готовы ходить голыми, наверное, по старой памяти одеваются. А так это никому не нужно».
— Что тебе делать? Не спорить. Быть хитрой, как змий, и лукавой, как дьявол, — сказал доктор. — Не спорить, не раздражать и искать выгодный тебе самой путь.
— Для меня здесь нет выгодных путей.
— Так только кажется. Даже на сковородке есть прохладные места, — возразил доктор. — И если ты задумала что-то, то пойми — покорная, безопасная, спокойная, ты будешь свободной. Привлекая к себе внимание, ты будешь испытывать сопротивление. Неужели так трудно понять?
— Трудно, — упрямилась Люся, хотя поняла доктора и даже почти согласилась с ним. — Я потерплю, и все кончится.
— Все! — крикнул Дантес. Он придерживал дверь, чтобы не закрылась. — Империя больше не может ждать.
— Иди. Иди, я потом подойду, — сказал доктор.
Люся глубоко вздохнула и вышла в зал.
У двери в медпункт стоял Веня Малкин, совсем не такой прекрасный и сокрушительный, как у нас. И Люсе даже показалось, что он потускнел после разговора у императора.
— Ну как, — спросил он, — доктор освободился?
«Сейчас у него можно было спросить, — подумала Люся, — а на какой час вы записаны? И он растеряется».
Поклонники стояли кучкой в отдалении, видно, Веня так им велел.
Стол был накрыт, и Люся уже знала, даже не приближаясь к нему, что там много различной, даже музейной, посуды, но настоящая еда сосредоточена на том конце стола, где сидит император, который заставляет себя есть, и его приближенные, которые едят из соображений престижа. Я ем, значит, я важная птица!
— Идем, идем, — торопил Дантес. Он взял Люсю за руку холодными пальцами.
— Я сама, — ответила Люся.
Дантес провел Люсю вниз на технический этаж, где их встретили просто одетые женщины, большей частью толстые и малоподвижные. Там располагались склады и гардеробы империи.