Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
Во дворе их ждала телега, запряженная двумя велосипедистами.
Веня отпрянул при виде этого экипажа, но Люся кивнула велосипедистам. Может, это другие «кони», но все равно ей они знакомы.
— Здравствуй, — откликнулся один из велосипедистов.
— Всех нам не свезти, — сказал другой.
— Я здесь остаюсь, — сказала Соня.
— Я оставлю с тобой одного самокатчика, — сказал Кюхельбекер.
— Не надо, кто меня тронет?.. Нас здесь все боятся.
Доктор помог Люсе влезть на телегу. Впереди был облучок, на
— А почему же он тут? — спросила тихонько Люся у доктора, когда телега тронулась. — Сегодня же не Новый год.
— Так же, как многие, — загадочно ответил доктор. — Ты не привезла мне паровозик? Или вагон?
— Леонид Моисеевич, я же не знала, что меня сюда утащут.
— Ну да, конечно же, конечно же. Как я мог… Прости, девочка, это так жестоко! Если бы ты знала, как я их отговаривал! И императора Павла в том числе. Он ведь в принципе незлой человек, но тут уперся — она, говорит, моя последняя любовь. Я ему говорю — зачем же ее губить? А он говорит… — Леонид Моисеевич откашлялся смущенно и закончил: — Он говорит, что мы всегда убиваем тех, кого любим, якобы об этом написал Оскар Уайльд.
— Откуда ему знать Оскара Уайльда? — буркнула Люся.
— Ах, он много читает, ему из библиотек приносят. У нас здесь много книг, больше чем нужно. А кто читает? Ну я — специальную литературу, стараюсь следить за новинками в кардиологии, ветераны читают партийную литературу. Император читает про любовь… И кто же еще? Ах да, конечно, Соня Рабинова. Ну, она серьезную литературу… Она даже пишет. Когда обживешься у нас, я думаю, что ты с ней подружишься.
Люся сомневалась в том, что подружится здесь с кем бы то ни было.
Она слушала доктора вполуха и думала: «Ведь мы один раз отсюда с Егором ушли. Значит, я уйду снова. Только надо будет попросить Соню Рабинову. Она же знает, у нее есть индикатор».
— Что ты сказала? — спросил доктор.
— Этот… молодой человек… который в кресле — он индикатор, да?
— Индикатор чего?
— Он чувствует, когда открывается переход?
— Знаешь, я никогда туда не хожу. Это для меня неприятное место. К тому же туда ходить строго запрещено. Первое время я просил — может, мне привезут паровоз и вагончики. Но никто обо мне не вспоминает.
— В следующий раз обязательно привезу, — сказала Люся.
— Боюсь, что следующего раза не будет, — сказал доктор.
— В прошлый раз вы тоже так говорили.
— Да, разумеется… Но в прошлый раз тебя отпустили на время.
— На время?
Люся заглянула доктору в глаза. Глаза были живые, черные, блестящие.
— Неужели ты до сих пор не догадалась?
— О чем?
— Ну, вернись к ситуации того времени! Ты понравилась императору. Ты, маленькая девочка. И он хочет полюбить тебя, когда ты созреешь для его любви.
Слова были неприятные, какие-то агрономические — созреешь, сорвут.
— Не догадалась, пускай
— Пускай говорит, — возразил Веня Малкин, обернувшись и словно впервые увидев Люсю.
Конечно же, она видела его только на экране телевизора, он был напудренным и подкрашенным. И казалось, он сейчас нежно возьмет тебя за руку своими тонкими пальцами и, в своем странном костюме Пьеро с генеральскими эполетами, увлечет тебя в душистый весенний цветущий сад.
А сейчас было видно, что у него серая, нездоровая кожа и опухшие веки — он был куда больше похож на старожилов этого мира, чем на земного певца.
Люся глядела на певца, и в голове двигались мысли.
Господи, вдруг поняла она, ну как же можно было не подумать об этом с самого начала! Ну зачем было ее возвращать домой? Из милости? Из озорства? Чтобы паровозики привезти? Они ведь и не скрывали, они думали, что она понимает. Ну ладно, ей было двенадцать. А теперь-то могла сообразить. И Егору пора было сообразить!
— Если бы они оставили меня здесь, — произнесла Люся, — то я бы никогда не выросла…
— Тебя как рассаду, — сказал Кюхельбекер, — высадили на плодородную грядку. Чтобы собрать урожай, когда ты поспеешь.
«Какой ужас!» — сказали тонкие брови Люси и поднялись полукружьями к волосам.
— Ты в самом деле не догадалась?
— И за мной всегда следили? — спросила Люся.
— Первые годы тебя не трогали, тебе давали расти, а год назад наш друг Малкин получил приказ готовить твое возвращение домой.
— Домой?
— Да, в свой дворец. — Кюхельбекер рассмеялся густым и гулким, как ночной театральный зал, голосом.
Телега выехала на Воробьевское шоссе. Дорога пошла вниз, и стала видна река. Там внизу — бытовка, где она провела первые часы на этой земле.
— Мне нельзя приказать, — сказал Веня Малкин. — Я мог бы всю вашу империю с потрохами купить.
— И не купил, — заметил Кюхельбекер.
— А как Пыркин? — спросила Люся. Чтоб отвлечься. Она же как Веня Малкин. Ею манипулировали, ее пасли, ее держали в теплице — у них всюду свои руки, свои агенты. Если бы догадаться, что не они убежали, а их с Егором отправили наверх, она бы давно уехала из Москвы без следов, найди ее у тетки под Курском — бог с ним, с техникумом, — ищите меня!
Она чуть не произнесла эти слова вслух. И сжалась. Она же сама во всем виновата!
— Пыркин? — спросил доктор. — Я не знаю такого человека, я так редко покидаю столицу.
Люся догадалась, что под столицей доктор имеет в виду Киевский вокзал и его площадь. Такая маленькая столица…
— Пост номер шесть, — сказал Кюхельбекер, — ты меня спрашивай. Я их всех знаю. Пост номер шесть. Пыркин, Партизан и при них женщина…
— Ее оживили?
— Нет, им прислали новую, в последний улов отыскали на Кутузовском проспекте. Она теперь на посту живет.