Ошибка "2012". Джокер

Семёнова Мария

— Разрешите? — Фраерман вошёл, глянул, бы­стро отдал честь. — Командир первой эскадрильи капитан...

— Знаем, знаем, — перебит штатский и прихлоп­нул ладонью стопку бумаг. — Ефим Абрамович Фра­ерман, пятнадцатого года рождения, из семьи слу­жителей культа Детдом, интернат, комсомол, Осо- авиахим, военная авиационная школа... Два ордена, три медали, двадцать восемь побед[29]. Жена Фаина Лазаревна, из интеллигентов, и четырёхлетний сын Иосиф. Так?

Взгляд из-под роговых очков был пронизываю­щим, как бурив, и тяжёлым, как молот. Выдержать его было нелегко.

— Так,— не отвёл глаз Фраерман, а сам невольно похолодел. Похоже, дело-то было

серьёзно. Очень серьёзно... «Откуда штатский знает про отца? Я ни в каких анкетах о нём не писал...»

— Ну вот и ладно, — одобрил штатский. Молча :$акурил очередную папиросину и, веско посмотрев на комполка, выпустил колечком дым. — Товарищ полковник, зачитайте приказ.

— Есть. — Тот поднялся, взялся за бумагу, при­нялся размеренно читать.

Командиру первой эскадрильи 11-го гвардей­ского ИАПа[30] капитану Фраерману предписывалось сегодня в районе полуночи по сигналу трёх ракет (белой, зелёной и красной) выдвинуться на сво­бодную охоту в квадрат 13-Б и при появлении в этом квадрате какой-либо цели уничтожить её. Любой ценой.

У Фрасрмана немного отлегло от сердца. Соб­ственно, ничего уж такого особенного, приказ как приказ. Не очень только понятно, к чему подобная помпа, шуршание страниц и люди в габардине, смо- ляшие «Казбек». Отлично знающие то, чего обыч­ный человек знать бы не должен... Как пить дать — не к добру!

— Распишитесь, — буркнул комполка и мрачно шмыгнул вечно простуженным носом.

Фраерман поставил росчерк, резко вскинул руку к виску:

— Разрешите идти? .

«Ну да, из семьи служителя культа Из семьи, которую именем революции. Шашками. Под самый корень...»

Сука-память сразу отбросила его на четверть века назад. И показала всё в красном цвете. Орущие рты. Кумач на папахах. Дымящиеся пятна на крыльце, потеки, липко тянущиеся по стенам. Лужи, реки, озё­ра, багровые океаны... И тела отца, матери, братьев и сестёр, равнодушно укрываемые снегом. Словно саваном. Белым на красное, холодным на тёплое. Су­ка-память. И никак не забыть.

— Нет, вы. капитан, останьтесь, — выпустил кос­матое кольцо штатский, — а вас, товарищи старшие офицеры, я больше не задерживаю. Свободны... — Он проводил глазами комполка с особистом, каш­лянул, помолчал. — В общем, так, капитан, — прого­ворил он затем. — Задание, которое вам доверено, взято на контроль лично товарищем Кагановичем. Я уполномочен довести, что в случае успешного вы­полнения звезда Героя Советского Союза вам обес­печена. Плюс повышение в звании до подполковни­ка и назначение на должность командира авиапачка Вы меня поняли? Вопросы?

Тут он снял очки, и стаю видно, что глаза у него как у хищника. Сильного, матёрого, видевшего на своём веку всякое.

Хищник застыл в ожидании, и Фраерман бодро отозвался:

Вопросов нет, мне всё ясно. Приложу все си­лы, чтобы оправдать оказанное высокое доверие.

«Айв скверную историю, похоже, я вляпался, — безнадёжно подумал он про себя. — Это что же та­кое у нас нужно сотворить, чтоб тебе дали и звезду, и подполковника, и должность комполка? Какую га­дость?..»'

В сорок первом он делал по два вылета в день, ходил на своём дохлом «Ишаке»[31] на «Мессеров» в лобовую — и ничего, только сердце норовило вы­скочить изо рта, а туг... «Что-то уж больно всё слад­ко, как бы в итоге горького не нахлебаться...»

— Ну, надеюсь, капитан, у вас слова не расходят­ся с делом. — Штатский надел очки, сунул окурок в банку и важно протянул хваткую короткопалую ру­ку. — Вы уж не разочаруйте меня. И, главное, не разочаруйте

товарипде Кагановича

Пальцы у него были на ощупь какие-то неживые, словно шланги охлаждения. Казалось, это не рука человека, а щупальца какой-то машины. Безжалост­ной, бездумной, бездушной... Но очень здорово ис­полняющей то, к чему предназначена

— Сделаю всё, что в моих силах, — отнял ладонь Фраерман и с облегчением вскинул руку к голове. — Разрешите идти? Готовиться к полёту?

— Идите, — кивнул штатский, скривился непо­нятно отчего, полез в карман и вытащил банку мон­пансье. — И не забудьте про личный контроль това­рища Кагановича!

Легкомысленная жестянка весёлой сине-белой раскраски странно контрастировала с суровой тре­бовательностью голоса. Так и тянет предположить, что в коробочке не конфеты, а яд.

Фраерман развернулся налево кругом и, выходя из землянки на свет, незаметно вытер руку о штаны. «Чтоб ты подавился. Вместе с товарищем твоим, Ка­гановичем. Сюда бы вас с „худыми"' в вертикаль...» Сплюнул, выругался про себя, вытащил «Первомай­ский»[32] и, без вкуса закурив, двинулся на край аэро­дрома Там, на опушке леса, под прикрытием густых ёлок, была устроена стоянка самолётов его полка. Сейчас она выглядела осиротевшей — вторая и тре­тья эскадрильи находились на задании. И ещё ба­бушка надвое сказала, все ли к вечеру заполнятся места. На войне, чёрт бы её побрал, как на войне, — скверно.

Зато вот «Яша» Фраермана был на своем козыр­ном месте и в лучшем виде — под берёзой. Туг же присутствовал и авиамеханик, соплеменник Ефима по имени Гад[33] Соломон. Щуплый, сутулый, в замас­ленном комбезе, поди догадайся, что на самом деле орденоносец и майор. И чёрта ли ему здесь?

Чёрта Фраерман помянул отнюдь неспроста. Всё, что касалось «Яши» и Гада, было сплошная мисти­ка, загадка и пережиток. Того самого культа Как хочешь, так и понимай, а факт не отменишь.

Получил «Яшу» Ефим в самом конце зимы, но­веньким, сияющим, только с завода Истребитель был что надо, скоростной, манёвренный, вооружён­ный до зубов[34], способный потягаться на равных с обнаглевшими «Мессершмитгами». Это тебе не но­ровистый «Ишак» и не четырёхкрылая, похожая на мокрую курицу «Чайка»-...[35]

Истребитель прибыл не сам по себе, а в сопро­вождении личного, можно сказать, авиамеханика Га­да. Да не какого-нибудь старшины и даже не майора инженерно-авиационной службы, а инженера-майо­ра[36]. Это при всём при том, что инженер полка имел четыре звёздочки при одном просвете[37]. А тут целый майор, да ещё какой: строгий, при ордене Ленина, стриженный под полубокс и с горбатым носом. Од­но слово — орёл!

— Фима, послушайте сюда, — с ходу заявил он Фраерману. — Это вам не дирижабль, это таки ко­шерный моноплан, построенный на деньги синагоги. Так что летайте, Фима, не налево, а направо, и впе­рёд, к победе над врагом, а не назад.

Практически сразу начались чудеса. «Яша» летал действительно кошерно и вперёд к победе. Его чу­десным образом не брали ни авиапушки, ни зенитки, ни пулемёты. Зато «Мессеры» немецких асов падали при встрече с ним, как по волшебству. За неполные четыре месяца Фраерман угробил девятнадцать фри­цев и получил от своих прозвище, само собой за • i;uia, «Жид Порхатый». Не «пархатый», как вы на- ш-рняка подумали, а от слова «порхать». Его натра- чили, произвели в капитаны и пропечатали в газете, I и; назвали сталинским соколом с красными кры­льями, вырывающим печень у циклопа фашизма...[38]А вскоре начали обнаруживаться вещи ну просто не­вероятные.