Оскорбление третьей степени
Шрифт:
В этот момент марковского разглагольствования, в котором звучало все больше его собственных мыслей и чувств, легко было бы сменить тему и рассказать приятелям о полученной им на днях депеше с вызовом на дуэль. Возможно, именно это он и собирался сделать, а возможно, и нет, учитывая его недавний опыт общения с полицией, однако доктор Швендтнер, внимательно наблюдавший за взрывом красноречия Маркова, опустив глаза, прервал его:
— Куда мы движемся? Хороший вопрос. Может быть, туда, где мы уже находимся, дорогой Оскар, дорогой коллега? То, что вы говорите, не совсем неверно, но и не совсем верно. Многие люди блюдут честь, даже если они этим не кичатся. Давайте не будем называть это честью, назовем это честностью, неким балансом между внутренними принципами и внешними
— Избитая фраза и не более того! — фыркнул Марков.
— Я уже молчу о почетных должностях, которые, насколько мне известно, не вызывают подозрений в токсичности. Если вы, дорогой Оскар, в понедельник получите крест «За заслуги», скажем, за выдающиеся достижения в сомнологических исследованиях, это можно будет считать за честь, вам не кажется?
Ленцен пришел в восторг:
— Точно, за сомнологические исследования! Непременно приходите на церемонию в пижаме, она ведь тоже вечерний наряд, и захватите с собой детскую кроватку.
— Это никого не интересует, — возразил Марков. — Это никому не нужно. Кресты «За заслуги» — замшелый анахронизм и полнейшая ерунда! Что же до чести кровельщиков, тут тоже говорить не о чем. Есть здание, и на нем нужно соорудить крышу. В большинстве случаев крышу кроют черепицей, а не честью. Объявляют тендер, заказ получает фирма, предложившая самую низкую цену, кровельщики забираются на верхотуру, укладывают черепицу, надзорная служба проверяет качество работ, и все. Если крыша протечет, в силу вступит гарантия, будет выплачен договорной штраф, страховка, да что угодно. Никто уже давно не взывает ни к чести кровельщика, ни к какой-либо чести вообще, честное слово.
— Господа, — вмешалась Сильвия, — насчет честного слова я была бы поосторожнее. Всем политикам, которые в последнее время давали честное слово, пришлось уйти в отставку. По-моему, это признак загнивания самого понятия «честное слово».
— Не могу согласиться, — заметил доктор Швендтнер, понизив голос. — Лгать, давая честное слово, — вот это действительно признак загнивания. В то же время звание почетного доктора, Honoris Causa, орден The Honorable в Англии, First Class Honors в Ирландии, орден Почетного легиона во Франции — по-прежнему не пустые слова.
— Ерунда! — Марков хлопнул рукой по столу. — Капитан Скеттино первым высадился на берег так, словно совершал нечто само собой разумеющееся. Это реальность. Quod erat demonstandum.
— Действительно, мир в ужасе от его поступка, и все же… Да, возможно, честь нынче большая редкость, да, возможно, она находится на грани вымирания, но едва ли кто-то этому рад. Офицерская честь, аристократическая честь и им подобные понятия канули в прошлое. Вероятно, в спортивной среде принципы чести тоже не действуют, потому что жульничают все. Но как только речь заходит о близком нам человеке, мы немедленно вспоминаем о чести. Мы ведь не станем обманывать своего отца или деда? Соседа, которого знаем много лет, мать своих детей или близкого друга? А если мы все же на это пойдем, то грош нам цена, вот что я вам скажу.
— Давно не слыхал такой редкостной бредятины, — язвительно отозвался Марков.
Доктор Швендтнер, властно взмахнув руками, продолжил:
— Потому что честь — это не то, за что нам платят. Не то, что мы обязаны выполнять. Не то, для чего существуют законы. В конечном счете…
— Аминь, — вскричал Марков. — Аминь!
— В конечном счете, — упрямо повторил доктор Швендтнер, — только честь и отличает цивилизованного человека от дикаря.
Марков пронзительно расхохотался:
—
— Silentium! Silentium![7] — повысил голос Лен-цен. — С латынью я на «вы», но по-итальянски понимаю. Фамилия этого человека — Скеттино? Если не ошибаюсь, она означает «катание на роликах». Что ж, человеку с такой фамилией несложно проскользнуть на спасательную шлюпку.
Рука Ленцена резко описала над столом полукруг, и бокал сидевшего рядом Маркова опрокинулся.
Брызги красного вина живописно растеклись по белоснежной скатерти и за ее пределами. Собеседники как по команде встали из-за стола, забрав свои бокалы. Герр К. тотчас поспешил в служебное помещение, чтобы позвать уборщицу.
Марков, единственный, кто остался сидеть, изумленно таращился на разрастающуюся лужу, которая сначала сбегала со скатерти на пол тонкой струйкой, а спустя короткое время превратилась в густые красные капли, падавшие в ритме угасающего сердцебиения. Так продолжалось до тех пор, пока герр К. решительным движением не убрал скатерть со стола.
— Это чудо, — пролепетал Марков. — В самом деле, это просто чудо из чудес.
И пока официантка заново накрывала на стол, он поделился с друзьями своими детскими воспоминаниями о первом в жизни походе в оперу, которые неожиданно всплыли в памяти буквально сегодня утром. Марков снова приукрасил события, добавив к рассказу выдуманный разговор с матерью по дороге домой, в котором маленький Оскар якобы с недоумением спрашивал, какой артист или певец согласился бы играть в спектакле, зная, что его там совершенно точно застрелят?
— Угадайте, дорогой Шлак, а может, и вы сообразите, Швендтнер, что она сказала?
Те не ответили.
— Она сказала: «Возможность хотя бы однажды выступить в этом театре — большая честь, даже, пожалуй, величайшая честь для каждого артиста». — Марков торжествующе огляделся вокруг, наслаждаясь ощущением собственной правоты.
— Надеюсь, он не заладит опять свое «quod erat demonstandum», — прошептал Ленцен Швендтнеру.
Марков и в самом деле этого не сделал. Он вдруг вскочил из-за стола, крикнул: «Который час?» — и объяснил друзьям, что ему надо идти в оперу сегодня, сию минуту, «Евгений Онегин», да-да, та самая опера, удивительное совпадение, он потом объяснит, чуть не забыл, есть второй билет, если кто-нибудь хочет составить ему компанию… Дамы? Сильвия? Нет. Роза? Швендтнер? Ленцен? Пашке? Шлак? Ну, нет так нет. Марков быстро вышел из ресторана, помахав рукой, и ушел, не оборачиваясь. Остальные какое-то время сидели молча.
— Напомните, что вы говорили про катание на роликах? — спросила Роза у Ленцена.
— Это уже не важно, — отозвался тот.
10
Кузен из Данненвальде
Добравшись до места исторической дуэли, Шилль не обнаружил там ничего, кроме пустынной прогалины, буроватого подлеска и строя голых буков, десятилетиями упорно стремящихся ввысь и своей тоскливой зимней безлиственностью не создающих ни малейшей услады для глаз. Несколько растерянный, Шилль стоял на лесной развилке неподалеку от Хоэнлихена, возле которой, по словам крикливого главы краеведческого клуба, и совершился поединок между двумя нацистами. Он, впрочем, и не ожидал ничего другого, но, как и всегда при посещении подобных мест, был поражен тем, насколько заурядными они могут оказаться.