Ослепительный нож
Шрифт:
Княгиня поднесла бумажный лист к свече. Прочла, местами вслух:
– «Ты, князь Иван Андреевич, будешь мне старшим братом. Великий князь вероломно изгнал тебя из наследственной области, а моего отца безвинно держит в неволе. Пойдём искать управы… Будем одним человеком. Без меня не принимай никаких условий от Василия. Если он уморит отца моего в темнице, клянися мстить. Если освободит его, но с тобою не примирится, клянуся помогать тебе. Если Бог дарует нам счастье победить или выгнать Василия, будь великим князем, возврати моему отцу города
Вошла Наталья, бросилась в объятья брата.
– Будь здрава, дорогая гостья!
– склонилась поясно перед княгиней.
Евфимия облобызала тёплую со сна ланиту, высокий лоб, русую голову.
– Пошли Домана за Лукой Подеиваевым, Бренко Парфёном, - попросил сестру Володя.
– Послала. Кухарь затевает трапезу. Княгинюшка с дороги обновится в баенке, опрянется и - все за стол.
– Для баенки утомлена, - промолвила Евфимия.
– До трапезы схожу в ближайший храм. Потщусь просить Владычицу о помощи.
– К Косьме и Домиану, - подсказал Володя.
– Тут, у ворот. Сопроводить?
Княгиня покачала головой:
– Видела. Дойду одна.
Выйдя из дома, подставила лик яркому негреющему солнцу. Морозный воздух осязаем. Колющее осязание!
Ранняя служба кончилась. Двери не заперты ради молебнов, панихид. Евфимия в земных поклонах пред иконою Пречистой пыталась успокоиться. И всё же храм покинула в неиспокое.
– Боярыня, ради Христа!
– Княгиня, хоть толику благ!
Не глядя, опускала голые монеты в чёрные длани. Пошла нетвёрдо, опираясь на бревенчатые стены Давыдовских амбаров. Позади услышала:
– Добро идёт, держась за тын, а зло на коне скачет! Тотчас же обернулась:
– Максимушка!
Юродивый стоял в издирках, с непокрытой головой, на ногах рваные моршни.
– А я все деньги раздала на паперти, - страдальчески произнесла Евфимия.
– Иди, деньга, к деньге - разбогатеешь! Людина, не ходи к людине - согрешишь!
– сказал юродивый не ей, а так кому-то.
– Тебе холодно, блаженный?
– трепетала за него Евфимия.
– Нет, - отвечал Максим.
– А голодно?
Он опустил растрёпанную голову и, устыдясь, признался:
– Голодно.
Княгиня обняла худые плечи:
– Подь со мной!
Вошли в ворота, подступили к дому, что длинной стороною - к улице.
– Не сожалеешь?
– спросил Максим. Евфимия взвела его наверх.
– Пожалуй к тра… - встретил в сенях Володя и осёкся, узрев блаженного. Смятения не выдал ни единым словом. Обоих проводил в столовую палату.
Евфимия всё объяснила по пути:
– Сей неимущий накормил и обогрел, когда страдала.
Давыдов коротко ответил:
– Бог воздаст.
Боровские бояре и княгиня поздравствовались по достою. Расселись дружно: по одну сторону -
Подали парную сельдь, пироги-пряженцы с сигами да с сомом, уху мешочком.
– Ну как, княгинюшка, жизнь иноземная? Как тебе Литва?
– очесливо повёл застольную беседу Лука Подеиваев.
– Брянск разве иноземье?- ответила Евфимия.
– Одно название - Литва! Всё та же Русь, да под чужой рукой. Узрела литвина в посольнике, что мимоездом был из Вильны, и то наших кровей.
Тут раздались слова Астафия Коротоноса:
– Блаженный ничего не ест.
Максим застыл, испуганно взирая на сидящих супротив него Бренко, Давыдова, Подеиваева. Потом вскочил из-за стола, закрыл лицо руками и, торопясь, покинул столовую палату.
Евфимия - за ним. Без верхней сряды - на крыльцо. Объятая морозом, догнала, остановила в воротах:
– Максимушка!
– Сробел!
– поник блаженный.
– Все люди, что насупротив сидели, вдруг узрелись обезглавленными…
– Боже!
– уж не от мороза затряслась Евфимия.
– Помержилось. Вернись!
– Нет, горемыка, не вернусь, - упорствовал Максим.
– Не стану вкушать пищу с безголовыми.
И удалился.
Евфимия пошла обратно. Хозяева и гости утешали: юрод и есть юрод! С настойчивыми уговорами пришлось испить горячий взвар, хмельного мёду. Трясовица улеглась. Известия о вязне-князе разожгли, как раздуваемые угли, погасшую беседу. Занялись жаркие речи.
– Где князь, за что поят, дождётся ли исправы - всё это без тебя, княгиня, мы тужились разведать, - начал Бренко.
– Темна вода во облацех!
– Единожды сподоблен был улицезреть Голтяева, - скривил уста Подеиваев.
– Узнал: великая княгиня Марья в родах преуспела, разрешилась пятым сыном: Андрей Меньшой! А вот в заступе за родного брата не преуспела Ярославна. Государь бежал от её слёз, как от дождя. Не стал внимать и Троицкому настоятелю. Мартиниан ушёл ни с чем. В сердцах сложил игуменство, отъехал в Ферапонтов. Сын Юрья Патрикеича Иван пытался слово молвить за Боровского. Такой на себя вызвал гром - ушёл, крестясь. У соправителя, у голоуса, сердце - камень. Что отец, то он. Бояре позамкнули рты. Голтяев не велел мне больше приходить к нему. И никому из нас.
– Меня-то не прогонит Андрей Фёдорыч, - уверила княгиня.
Бренко промолвил:
– Не испытывай пределов чужой трусости. Не обрати её в предательство. Ведь нам ещё трудиться да трудиться ради Ярославича!
– В Житничных палатах, - встрял Коротонос, - мой сват охранышем. Доведал, что наш князь с детьми давно отослан в Углич, в ту же тесноту.
Весть обдала застолыциков, как шайка ледяной воды.
– Ах, в У-у-у-углич…
– В Углич?
– В Углич!
– С каких пор?
– пришла в себя княгиня.